“Верую!”, анализ рассказа Шукшина

Жанровые особенности

Рассказ написан в 1971 г. Исходя из рассуждений самого Шукшина, это произведение можно отнести и к “рассказам-анекдотам”, и к “рассказам-характерам”. Анекдотичность и заведомо “смеховые” ожидания читателей обеспечивает сама представленная в рассказе фигура неверующего попа; однако характеры обоих главных героев – как самого батюшки, так и Максима, которого поп называет “сыном своим простодушным”, – в конце концов оказываются и самым важным, и самым интересным в этом рассказе.

Герои
рассказа

Кроме двух главных героев, в рассказе есть два эпизодических, они создают социально-психологический фон. Это Люда – жена Максима и Илья Лапшин – родственник попа. Они представляют то подавляющее большинство землян, у которых душа не болит.

У Люды она не болит, потому что она “рабочая женщина”, у Ильи – потому что он охотник и хочет убить 12 барсуков, хотя для дела (лечения попа барсучьим жиром) нужно всего 3. Бессмысленное трудолюбие Люды и бессмысленная кровожадность Ильи символизируют библейскую “суету сует”, полностью поглотившую помыслы мира сего – но не всего: остаются

такие, как Максим Яриков и безымянный поп.

Поп – настоящий профи, асс “душеведения”, Максим же – всего лишь настырный дилетант, и вот они поистине находят друг друга. В этой “находке” раскрывается главная проблема рассказа, и на ней сосредоточено все повествование.

Проблематика

Уже первая фраза (“По воскресеньям наваливалась особенная тоска”) поистине дерзко (если вспомнить, что Шукшин – писатель советский) заявляет главную проблему: свято место пусто не бывает. У народа отняли воскресную церковную службу – и, натруженный за неделю, он все чего-то ждет, как бы по инерции: “Люди, – говорит Люда, – дождутся воскресенья-то да отдыхают культурно… В кино ходют”.

И только муж ее Максим, один на всю деревню, смутно чует: кино и прочий “культурный отдых” – суррогат. И пить не может: когда пьет – чувствует себя предателем “хуже Власова” и идет сдаваться в милицию.

Сюжет и композиция

И лишь когда Максиму становится совсем тошно – заканчивается затянувшаяся экспозиция его болящей души и начинается завязка: наш герой вспоминает, что к Илье Лапшину издалека (на самолете!) явился родственник-поп лечить больные легкие барсучьим салом.

Что бы ни привело попа в глухую алтайскую деревню (судя по его вольнодумству, не иначе как из самой Москвы или, как минимум, из Ленинграда), но именно здесь, вдали от церковного начальства и формальной паствы, он может по-настоящему расслабиться и явить если не миру, то двум обалдевшим мужикам, и свое истинное лицо, и свою изболевшуюся душу. Объявляя Максиму, что он “правильно догадался: у верующих душа не болит”, поп объясняет: весь вопрос в том – “во что верить”. Все дальнейшее и посвящено выяснению этого вопроса попом на глазах изумленного Максима и в присутствии спящего (пробудившегося лишь в финале) Ильи.

Символ веры, который предлагает поп, – это обычные приметы советской жизни (авиация, механизация сельского хозяйства и научная революция) и антисоветские утверждения о том, что большие города вонючие, что все скоро убегут из них на природу. В конце концов, от Символа веры остается только слово “верую”, вынесенное в заголовок.

Стилистические особенности

Этот до времени постмодернистский рассказ весь построен на таких стилевых приемах, как реминисценция и аллюзия. Дело в том, что в 12-м номере журнала “Москва” за 1966 год и 1-м за 1967 год был впервые опубликован доселе никому не известный роман М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита”, как это и обещал К. М. Симонову (главному ходатаю за роман) главный редактор “Москвы” Е. Е. Поповкин (1907 – 1968!). Симонов объяснял, что Поповкин очень болен, поэтому не боится никого и ничего, что он – человек слова.

Сам же редактор на предостережения об опасности печатания романа отвечал, что для него это единственный способ остаться в истории литературы. Таким вот образом и вошла в наш литературный и философский быт знаменитая дилемма: “Что бы делало добро, если бы не существовало зла, и как выглядела бы земля, если бы с нее исчезли тени?” А Поповкин Остался в истории литературы – в том числе в истории 60-летнего, смертельно больного Попа в рассказе Шукшина, безбоязненно заявившего, что зло появилось вместе с родом человеческим, и только после этого появилось добро: ” Другими словами, есть зло – есть добро, нет зла – нет добра”.

Вообще этот небольшой рассказ на удивление насыщен знаками-аллюзиями: тут и “предатель родины” генерал Власов, и “любивший мужика” поэт Есенин… Но главная аллюзия – зловещая аллюзия-травестия: неверующий в христианского Бога поп импровизирует свой шутовской, “смеховой”, “карнавальный” Символ веры, и эта травестия исполняется во время бешеной языческой пляски: “И трое во главе с яростным, раскаленным попом пошли, приплясывая, кругом, кругом”. Этот сумрачный финал точно соотносится с философским выводом попа: “Круг замкнулся – мы обречены”.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

“Верую!”, анализ рассказа Шукшина