Вечность у М. Ю. Лермонтова
Вечность – образ вневременной, но, тем не менее, М. Ю. Лермонтов пытается определить векторы человеческого существования. Однако для него не существует прошлого и будущего как отдельных фрагментов временной оси. Для поэта, причастного к вечности, не имеющей временных рамок, прошлое, настоящее и будущее – не отдельные фрагменты “вечности”, а один “миг”.
Поэтому он способен одновременно свободно обращаться, как к настоящему, – к прошлому и будущему. Д. С. Мережковский так раскрывает суть мистического опыта М. Ю. Лермонтова:
Та же благость скрывает от них прошлую вечность, для того чтобы раздвоение, колебание воли в вечности прошлой не предрешало
Мгновение здесь перетекает в вечность.
Мгновение вместе мы были,
Но вечность – ничто перед ним;
Все чувства мы вдруг истощили,
Сожгли поцелуем одним…
Прости! – мы не встретимся боле…
И, пробудясь во тьме, скорей
Ищу тех звуков, тех очей…
Увы! они в груди моей!
Они на сердце, как печать,
Чтоб я не смел их забывать,
И жгут его, и вновь живят…
Они мой рай, они мой ад!
Для вспоминания об них
Жизнь – ничего, а вечность – миг!
Боярин Орша. 1835-1836
Таков общий закон мистического опыта. Исключения из него редки, редки те души, для которых поднялся угол страшной завесы, скрывающей тайну премирную. Одна из таких душ – Лермонтов. “Я счет своих лет потерял”, – говорит пятнадцатилетний мальчик.
Это можно бы принять за шутку, если бы это сказал кто-нибудь другой. Но Лермонтов никогда не шутит в признаниях о себе самом. “…” Воспоминание, забвение – таковы две главные стихии в творчестве Лермонтова.
О, когда б я мог
Забыть, что незабвенно!.. –
Говорит пятнадцатилетний мальчик и впоследствии повторяет почти теми же словами от лица Демона:
Забыть? Забвенья не дал Бог,
Да он и не взял бы забвенья.
На дне всех эмпирических мук его – эта метафизическая мука – неутолимая жажда забвенья:
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное забыть!..
“Незабвенное” – прошлое – вечное.
В работе “Лермонтов и Лев Толстой” (1914) Л. П. Семенов сделал много интересных замечаний по поводу прошлой памяти М. Ю. Лермонтова: “Лермонтов верил в доземное существование душ. Еще до создания стихотворения “Ангел” он говорил:
Хранится пламень неземной
Со дней младенчества во мне.
(1,131).
В стихотворении “Смерть”:
Оборвана цепь жизни молодой,
Окончен путь, бил час, – пора домой…
(1,175).
В стихотворении “Ангел” поэт развивает ту идею, что смутные, но неугасимые стремления человеческой души к прекрасному объясняются небесным ее происхождением.
В. А. Солоухин в статье “По небу полуночи ангел летел…” к 170-летию со дня рождения М. Ю. Лермонтова также отмечает, что стихотворение “Ангел” – “это та точка, где пробился наружу из глубин души родник поэзии великого нашего поэта. В сущности, и строго говоря, биографический факт. Вернее сказать, полное совпадение с биографическим фактом.
Ангел несет живую душу, чтобы вселить ее в земного человека, и поет песню. Душа не запомнила этой песни, но ощущение песни, память о песне осталась. И вот – земные песни не могут заменить ей тех небесных звуков.
Душа в земной юдоли томится, вспоминая о них. Но разве не точно также мать, молодая, красивая, нежная женщина (ангел!), лелеяла своей песней душу мальчика, готовя его к трудной и жестокой жизни, к земному пути? Стихотворение “Ангел” – ключ к пониманию всей почти поэзии Лермонтова. Вот именно – изначальный родник.
Потом вольются в поэтический поток новые струи, лирические, эпические, социальные, но главный мотив таится здесь”.
Говоря о провидении М. Ю. Лермонтова, А. П. Платонов пишет: “Все это было бы мистикой, если бы не оправдалось реально”. Андрея Платонова, как показало наше время, тоже оказавшегося провидцем, интересовал пророческий дар русских поэтов. И он многое увидел.
Вообще будущее для великих поэтов не безвестно, и не только в смысле личной судьбы. В “Умирающем гладиаторе” Лермонтов писал:
Не так ли ты, о европейский мир,
Когда-то пламенных мечтателей кумир,
К могиле клонишься бесславной головой,
Измученный в борьбе сомнений и страстей,
Без веры, без надежд…
…И пред кончиною ты взоры обратил
С глубоким вздохом сожаленья
На юность светлую, наполненную сил…
Было бы глупостью искать здесь ясного, точного предсказания второй империалистической войны. Однако было бы глупостью не понимать того, что понимал поэт, а именно: современный ему мир не имел высших и прочных принципов для длительного существования, он должен был исчезнуть, и он исчезал уже на глазах дальнозоркого поэта. Высшая поэзия совпадает с мудростью, хотя и не рассчитывает намеренно на такое совпадение”