Вечная драма человеческой гордыни в “Маленьких трагедиях” А. С. Пушкина

1. Краткая характеристика цикла.
2. Наслаждение возможностью могущества: барон Филипп в трагедии “Скупой рыцарь”.
3. Парадоксальное чувство справедливости: Сальери в трагедии “Моцарт и Сальери”.
4. Насмешка над моралью и безрассудный вызов иному миру: Дон Гуан в трагедии “Каменный гость”.
5. Чаша отчаяния на пиру смерти: Вальсингам в трагедии “Пир во время чумы”.
“Маленькие трагедии” – цикл из четырех произведений, небольших по объему, но необычайно глубоких по содержанию, созданный Пушкиным в течение

нескольких дней во время так называемой “Болдинской осени”. Действие в этих произведениях разворачивается в разные исторические эпохи в разных странах Европы. В каждой из трагедий автор показывает, что происходит с душой человека под влиянием той или иной греховной страсти, корнем которых является гордыня.

Характеры героев “Маленьких трагедий” противоречивы и многогранны: следует отметить, что во всех этих произведениях Пушкин мастерски соединил понятия, казалось бы, несовместимые, как “гений и злодейство”. Так, скупость – качество, которое нередко приписывается ростовщикам и купцам.

Для них оно весьма естественное свойство просто в силу особенностей их профессии.

Однако для рыцаря скупость не просто позорное, но, по идее, невозможное качество. Аналогичным образом звучит и название “Пир во время чумы”. Оно сразу вызывает ощущение чего-то несовместимого: чума, смерть, горе, страдание и тут же – веселье, пир, песни…
Цикл открывает трагедия “Скупой рыцарь”. Барон Филипп, отец Апьбера, когда-то был достоин звания рыцаря. Он был отважен и щедр, и сам герцог, его отец, говорил с ним, как с другом.

А во что превратился этот человек теперь? В чем он видит радость? В накоплении богатств, которые он не использует:
О! мой отец не слуг и не друзей
В них видит, а господ; и сам им служит.
И как же служит? как алжирский раб,
Как пес цепной. В нетопленной конуре
Живет, пьет воду, ест сухие корки,
Всю ночь не спит, все бегает да лает.
А золото спокойно в сундуках
Лежит себе…
Для барона груды золота – это возможность власти. Однако он никогда не пустит эту силу в дело, ему довольно тех призрачных образов, которые он лелеет в уме, спускаясь в заветные подвалы. Барон спокойно рассуждает о том, каким грузом страданий, слез и преступлений отягчены его богатства: его не мучает совесть при мысли, что он отнял последний грош у вдовы с детьми, что его должник, может быть, убил кого-то, чтобы добыть деньги. “Кого бояться мне?” – гордо восклицает барон, забывая о высшем суде, которому нет дела до золота. Не за свою душу, отягощенную собственными грехами и проклятиями должников, страшится барон.

Нет, судьба сокровищ ему дороже всего: чести, спасения души, уз кровного родства. В сыне барон видит лишь будущего расхитителя своих богатств, то есть врага. Как врагу, он и бросает сыну вызов, – но тут барона настигает рука самого Бога. “Где ключи?

Ключи, ключи мои!..” – бормочет умирающий вместо молитвы и покаяния.
Сальери, герой трагедии “Моцарт и Сальери”, одержим иной страстью – завистью. Однако ведь он – человек незаурядный, преданный искусству, умеющий тонко воспринимать и ценить прекрасное. Сальери и сам не лишен таланта.

Что же до Моцарта, тот искренне считает Сальери своим другом, таким же “сыном гармонии”, каков он сам.
Почему же вдруг этот человек опускается до банальной зависти и подлого преступления? Как ни парадоксально, причина этого кроется в своеобразном понимании справедливости. Сальери кажется, что талант должен быть наградой за усилия на избранном поприще. То, что в реальности дело обстоит иначе, вызывает у него неистовое возмущение:
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан –
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?..
Но мало этого, в своей гордыне Сальери полагает, что он вправе исправить подобную оплошность высших сил. Однако убивая Моцарта, он духовно гибнет и сам: “Гений и злодейство две вещи несовместные”, – приговором звучат для него слова Моцарта, не подозревающего об ужасном поступке Сальери.
В трагедии “Каменный гость” Пушкин использовал старинную легенду о Дон Жуане, сластолюбивом и бессердечном соблазнителе. Пушкинский Дон Гуан, конечно, личность достаточно яркая и уж ни в коем случае не однозначная. Да, этот человек надменно попирает все законы морали и приличий, ему нет дела ни до Бога, ни до черта. Настолько он уверен в себе.

Смелость Дон Гуана во многом ведь тоже, подобно его страсти к наслаждениям, идет от гордыни. Трудно понять, насколько искренен Дон Гуан, восхваляя добродетель Доны Анны: возможно, этот человек действительно сделал шаг к духовному возрождению, а может, и в самом деле его речи лишь искусная игра опытного соблазнителя? Последнее представляется более вероятным. Станет ли человек, полюбивший добродетель, решившийся оставить прежние привычки развратной жизни, дерзко бросать вызов тени своего противника?

А Дон Гуан нахально потешается над каменным командором, предлагая прийти к дому Доны Анны, куда он, Гуан, придет на свидание. Гордыня, по своей силе почти равная гордыне Люцифера: но “каменная десница” командора быстро низвергает Гуана в пучину смерти…

Завершает цикл “Маленьких трагедий” “Пир во время чумы”. Это произведение, пожалуй, сложнее предыдущих тем, что в них падение героя происходит на фоне внешне благоприятных условий для достойной жизни, тогда как в “Пире” духовная опустошенность человека является результатом утраты близких и крушения привычного мира. В самом деле, что толкает в бездну барона Филиппа, Сальери и Дон Гуана, кроме гложущего их изнутри червя гордыни?..
А безумное пиршество посреди города, где гуляет чума, совсем иное. В сущности, веселье Вальсингама и его друзей – это маска, которой они пытаются прикрыть глубокое отчаяние, утрату всякой надежды на подлинный душевный покой и счастье. Каждый из этих людей пережил тех, кто был ему дорог.

Да и что ожидает их самих завтра, кто знает?.. Сильное горе, недавно пережитое, и полнейшая неизвестность впереди порождают своего рода нравственное отупение: герои “Пира во время чумы” не оплакивают своего недавно умершего друга, чью судьбу, может, очень скоро предстоит разделить им всем:
Но много нас еще живых, и нам
Причины нет печалиться.
Отчаяние, согласно христианскому вероучению – грех, коренящийся в главном грехе, гордыне. Несчастные уже не уповают на Бога, и потому священник напрасно заклинает их “святою кровью Спасителя” прекратить “пир чудовищный”. Желая прервать веселье, неуместное, согласно требованиям морали, там, где бродит смерть, священник напоминает Вальсингаму о его матери и жене, ставших жертвами чумы.

Разве бы они одобрили его теперешнее поведение?
Вальсингам сознает, насколько он пал по сравнению с тем временем, когда его жена Матильда “знала рай” с ним. Однако гордыня и отчаяние прочно завладели его душой:

… Я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,

Сознаньем беззаконья моего

И ужасом той мертвой пустоты,

Которую в моем дому встречаю, –

И новостью сих бешеных веселий…

“Оставь меня!” – эта фраза, пожалуй, наиболее точно выражает состояние души, охваченной гордыней. Человек отвергает саму возможность выйти из своего падшего состояния. Четыре “Маленькие трагедии” – это четыре картины, иллюстрирующие это явление.