Вам завещаю сад фруктовый моей великой души (Маяковский)

После похорон В. Маяковского Марина Цветаева напишет: “Боюсь, что, несмотря на народные похороны, на все уважение ему, весь плач по нем Москвы и России, Россия до сих пор не поняла, кто ей был дан в лице Маяковского”. Маяковский остался непонятым. Предчувствие этого трагического отчуждения, непонимания самого глубокого и чистого, что было в нем, тревожило поэта еще за несколько лет до смерти:

Я хочу быть понят моей страной. А не буду понят, что ж. По родной стране пройду стороной, Как проходит косой дождь.

Ранняя лирика Маяковского изобилует

образами, взятыми поэтом из окружающего мира. И как по-разному трактуются они в его произведениях. Каждый штрих, каждая деталь, любое слово – все несет на себе отпечаток личности, настроения, чувства автора!

Как неоднозначно, противоречиво воспринимает он все, о чем пишет! Например, нередко поэт обращается в лирических стихах к небесной своей подруге – луне. Она для него может быть и “любовницей рыжеволосой”, и матерью его поэзии.

Он наделяет ее чертами женщины – ее теплом, чуткостью, пониманием. Он обращается к ней со словами:

“Ведь это же дочь твоя – моя песня…”.

Но

вот настроение кроткой любви, такого неуловимого духовного единения с окружающим миром сменяется неожиданным прозрением. Так же остро и сильно, как раньше любил, теперь чувствует поэт всю мерзость, скользкую и безвыходную враждебность этого мира. И луна – та же самая луна – видится поэту совершенно иной:

Ø “… А за солнцем, где туча, никому не нужен вялый месяц”.

Необходимый для каждой человеческой души этап личностного, морального самоутверждения совпадает у Маяковского впоследствии его творческого становления. Отсюда и противоречивость, бескомпромиссность, которая свойственна его ранней лирике. Ощущение прилива творческих сил, готовность к работе, постоянному духовному беспокойству подводят Маяковского к пониманию его поэтического кредо: он должен дать язык безъязыкой улице. Он должен отдать трактирам и площадям этот свой рвущийся, непокорный, не пережеванный крик.

Эта роль не может не быть святой для поэта. Он жаждет признания, он верит, что достойный его. И снова ироничный, чуть насмешливый голос юности, живущий в нем, заставляет Маяковского не только мучиться и любить, обличать и восхищаться, но и просто шутить над собой:

И бог заплачет над моей книгой! Не слова – судороги, слившиеся комом, И побежит по небу с моими стихами под мышкой И будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.

Но помимо личностных противоречий, существующих внутри самого поэта, углубляются и трагические противоречия эпохи, современником которой ему довелось стать, времени, которое характеризуется ломкой миропонимания тысяч человек. Все это не может не отразится на творчестве поэта, и в нем появляются ноты безверия, опустошенности, разочарования:

Я одинок, как последний глаз Ведущий к слепому человеку!

Боль, одиночество, переживающего поэта, он не может отделить от трагической судьбы своей родины, своего времени, своего поколения.

“Сестра моя!” – Так обращается Маяковский к земле в стихотворении “От усталости”. В сознании поэта живут не только глобальные, эпохальные мысли. Как способен он чувствовать, сопереживать, как способен наслаждаться земными человеческими радостями! Много лет спустя, когда юный лирик с раненым сердцем встанет бойцом в рабочий строй, когда почти все забудут о его первой поэзии, поэзии сердца и любви, поэзии, наполненной болью и одиночеством, поэзии рифм и строк, разлетающейся поэзии, которая иногда коробит и бьет наотмашь, нежный и поющей, лирический мотив вновь вернется к Маяковскому.

Где выход из тупика, из непонимания, о котором писала Цветаева? Быть может, будущее воспримет поэта, поймет и примет его настоящим, открытым, искренним?

Грядущие люди! Кто вы? Вот я, всю боль и у стекол Вам завещаю сад фруктовый моей великой души.