В. В. Быков

В. В. Быков

Талант Василя Быкова был разбужен атмосферой “оттепели”, в которой литература об Отечественной войне обретала второе дыхание. Вслед за героями Бондарева и Бакланова солдат Быкова проходил в окопах свои университеты – университеты нравственности. Среди крови и разрушений ему открывалась хрупкая красота жизни, среди дыма и гари он остро чувствовал тонкие запахи трав, рядом с исступлением ненависти к врагу рождалась в нем трепетная первая любовь, которую безжалостно оборвала пуля.

Уже в первых повестях Быкова выступало

что-то свое, особое. Они были жестче, суровей по самому жизненному материалу. Солдат Быкова пришел на фронт не из школы, он уже успел хлебнуть войны.

Он знал оккупацию, он уже видел самое страшное – колеи из живых людей, которыми фашисты мостили дорогу своим танкам и бронемашинам. И сейчас он оказывается в отчаянной ситуации: маленький дозор против маршевых колонн, пушчонка-сорокапятка против танковой лавы, горстка бойцов в венгерских полях среди наступающих гитлеровских частей… В этой ситуации любое решение, любой поступок сразу обнажают суть человека.

А нравственный конфликт – конфликт,

в котором испытываются верность в дружбе и товариществе, честность, соответствие слова делу, здесь сразу же поворачивается своей социальной и политической стороной – воинским подвигом или предательством. Третьего не дано.

Если в первых повестях Быкова обстоятельства были, так сказать, обстановкой, условиями среды, то уже в повести “Западня” (1963) они стали активнейшим полюсом художественного конфликта. В этой повести уже не раз изображавшееся в литературе противоборство плененного советского командира со склоняющим его к предательству фашистом отодвигается на второй план куда более жестоким испытанием – испытанием обстоятельствами, той западней, в которую подлый враг загоняет честного, верного долгу и присяге воина. С “Западни” начинает перестраиваться структура быковской повести: лирическая по сути ситуация становления личности сменяется драматической коллизией прямого противостояния характера и обстоятельств, ставящей человека перед выбором: поддаться ли всесильному напору событий или вырваться из-под их железного гнета, а может, и попытаться переломить, “очеловечить” их. Но главная особенность драматической коллизии в повестях Быкова состоит в том, что герой должен делать выбор в условиях, которые, , кажется, намертво исключают самую возможность выбора, ибо за любое свое решение, не угодное законодательной воле обстоятельств, он должен расплачиваться жизнью своей. “Страшная беда” – эта формула стала отчаянно безвыходной, роковой ситуацией, в которую попадает быковский герой.

Вечная тема рока получила в повестях Быкова новое, совершенно лишенное мистического налета воплощение, конкретизировавшись в независимых от воли человека неожиданно складывающихся, катастрофических обстоятельствах которые каждый день, каждый час, каждый миг рождала война.

Быкова с самого начала волновала проблема нравственного размежевания: почему люди, которых объединяет многое – эпоха, социальная среда, духовная атмосфера, даже боевое содружество – оказавшись перед лицом “страшной беды”, порой принимают настолько взаимоисключающие решения, что оказываются в конечном итоге по разную сторону нравственных и политических баррикад? Новая “быковская ситуация” требовала такой жанровой формы, которая давала бы возможность выслушать обе стороны, проникнуть во внутреннюю логику совершения выбора каждым из участников конфликта. Такая форма была найдена в повести “Сотников” (1970).

Чем суровей узы нравственных императивов, тем свободнее, увереннее совершает человек свой последний выбор – выбор между жизнью и смертью. Единственную предоставленную ему возможность свободы в роковой безвыходной ситуации – самому сделать свой последний выбор – Сотников использовал сполна: он предпочел по совести “уйти из этого мира”, чем оставаться в нем ценой отказа от совести, он предпочел умереть человеком, чем выжить сволочью.

В повести “Знак беды” (1982) герои, концентрирующие в себе сознание народной массы, встали в центре художественного мира. Быков, всегда писавший о человеке с оружием, впервые сосредоточил внимание на мирных деревенских людях, на их войне с фашизмом. Почему очень немолодые, измордованные своей крестьянской долей Петрок и Степанида пошли против фашистской машины? Достоинство – вот то бесценное богатство, которым поманила советская власть бывшего “холопа”. “А тот, кто однажды почувствовал себя человеком, уже не станет скотом”, – эту истину Степанида выстрадала всей своей трудной жизнью.

Но первым же испытанием достоинства человека, уверовавшего в советскую власть, стал самый крупный эксперимент, который проделала эта власть с народом, – коллективизация. В одном ряду с коллективизацией Быков ставит гитлеровскую оккупацию. Это одинаковые по своей разрушительности явления.

Подобно коллективизации, оккупация рисуется Быковым прежде всего как грубое, хамское попрание человеческого достоинства.

Все повести Быкова тесно связаны. Он проверил своих героев “страшной бедой” – безысходной, тупиковой, роковой ситуацией, за которой смерть и ничего иного. В произведениях, написанных во второй половине 1980-х годов, Быков сохраняет ту же меру нравственного максимализма. С одной стороны, в повести “Карьер” (1985) он с полемической остротой обозначил тот предел, за который кодекс нравственного максимализма заступать не может, – он не может требовать в жертву себе человеческой жизни.

В течение десятков лет, прошедших после войны, Агеев мучается неизбывной мукой раскаяния в том, что ради выполнения задания подпольщиков он рискнул жизнью своей Марии, той, что “была прислана ему для счастья, а не для искупления”. И та попала в руки полицаям. Но как раз в свете такого абсолюта, как жизнь человеческая, с еще большей трагической силой разрешаются “быковские ситуации” в повестях “В тумане” (1986) и “Облава” (1990).

В первой партизан Сущеня, подозреваемый в предательстве, ничего не может доказать – свидетели его лояльности убиты. И он, отец семейства и муж своей Анельки, кончает с собой: “Жить по совести, как все, на равных с людьми, он больше не мог, а без совести не хотел”. Его собственный нравственный кодекс оказался строже и выше всех внешних критериев.

Во второй повести раскулаченный Хведор Ровба, что сбежал из места ссылки, только чтобы увидать свою брошенную усадьбу и обойти могилы родных, погружается в бездонную топь не только потому, что не хотел попасть в руки преследователей, а, скорее, потому, что во главе загонщиков шел его сын, Миколка, публично отрекшийся от отца, – такое хуже всякой казни. Взыскующий пафос Быкова окреп и упрочился. Испытывая своих героев “страшной бедой”, писатель сумел докопаться до самых глубоких источников, от которых зависит сила сопротивляемости человека судьбе. Этими источниками оказались самые личные, самые “частные” человеческие святыни

– любовь к женщине, забота о своем добром имени, отцовское чувство. Вместе с чувством достоинства, вместе с духовной культурой эти источники и обеспечивают стойкость человека перед лицом самых беспощадных обстоятельств, позволяют ему даже ценою жизни встать “выше судьбы”.