В. И. Белов
В. И. Белов
Повесть Василия Белова “Привычное дело” (1966) была одной из самых первых ласточек так называемой “деревенской прозы”.
Повесть поначалу может оглушить своим многоголосьем. В ней “перемешаны” разные речевые и фольклорные жанры: пословицы, поговорки, частушки, молитвы, народные приметы, сказки, деловые бумаги (чего стоит один только “Акт”, составленный по случаю поломки самоваров), бухтины, брань. В ней сталкиваются разные речевые стили: и поэтическая речь бабки Евстольи, что сродни народной песне и плачу;
Причем автор очень продуманно “оркестровал” стиль повести. За каждым из голосов стоит свой кругозор, свое понимание мира, и именно на этой основе они поляризуются, отталкивая или притягивая друг друга. Горькая и смешная нескладица в современной жизни критикуется самим народом.
Первый
В сущности, весь сюжет “Привычного дела” представляет собой драматическую историю личности, горько расплачивающейся за “нутряное” существование, за зыбкость своей жизненной позиции и лишь ценой страшных, невозвратимых утрат возвышающейся к миропониманию. Ивану Африкановичу только кажется, что земля ему понятна. На самом же деле он до поры до времени “блукает” по ней. Лишь заблудившись среди глухих мест родного мира, Иван Африканович заставляет себя взглянуть на ночное небо.
И лишь тогда видит он звездочку. Как и все, что связано с описанием блужданий Ивана Африкановича по лесу, образ путеводной звезды имеет не только прямое, фабульное, но и косвенное, метафорическое значение, характеризующее духовные искания человека. Прямое слово Ивана Африкановича теперь сливается с тем народно-поэтическим миром (“зоной Евстольи”), который с самого начала вносил в повесть чувство естественной, мудрой народной меры.
И финальный монолог Ивана Африкановича, обращенный к умершей Катерине, звучит как горькая песня-плач: “…Катя… ты, Катя, где есть-то? Милая, светлая моя, мне-то… Мне-то чего…
Ну… что теперече… вон рябины тебе принес… Катя, голубушка…”
Жизнь семьи Дрыновых вписана в вечный круговорот бытия. Через движение от разноголосья к диалогу, в котором объединенные голоса народной мудрости и пытливой образованности дают отпор множеству фиктивных голосов-позиций, Белов не только дал развернутую картину очень
Непростой духовной жизни народа, но и ясно представил путь, по которому может и должен пойти сегодня каждый человек, – это путь возвышения к мудрому миропониманию и ответственному самосознанию.
Не советский абсурд, а стихийный, вечный абсурд, органически укорененный в народной жизни представлен в “Плотницких рассказах” (1969). Непостижимая нелепость жизни торжествует над кропотливо выстроенной писателем логикой антитезы. Олеша и Авинер, в их трагикомической нераздельности, воплощают эту господствующую стихию народной жизни.
Открыв эту “равнодействующую” народного мира, Белов, по-видимому, несколько испугался своего открытия. Во всяком случае, в таких поздних книгах, как “Лад* (1979-1981) и “Все впереди” (1986), писатель попытался четко противопоставить идеальные черты народного мира дьявольским инородным влияниям. Однако именно эти тексты Белова обозначили тупики “деревенской прозы” и стали симптомами ее глубокого кризиса.