Творчество Марины Цветаевой
Жизнь посылает некоторым поэтам такую судьбу, которая первых же шагов сознательного бытия ставит их в самые благоприятные условия для развития природного добра. Все в окружающей среде способствует скорому и полногласному утверждению избранного пути. И пусть в дальнейшем он сложится трудно, неблагополучно, а порой и трагически, первой ноте, взятой голосом точно и полновесно, не изменяют уже до конца.
Такой была и судьба Марины Цветаевой, яркого и значительного поэта первой половины нашего века. Все в ее личности и в поэзии резко выходило
Со страстной убежденностью провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды — обернулся в дальнейшем нерешимыми противоречиями трагической личной судьбы.
А начало было исключительно благоприятно для развития действительно своеобразного дарования.
Марина Цветаева оставила значительное
Художественный мир Цветаевой на самых ранних порах становления ее художественной индивидуальности был во многом иллюзорен и населен образами, сошедшими со страниц любимых книг. Все внимание поэта в эти годы обращено к быстро меняющимся приметам душевного состояния, к многоголосию жизни, к себе самой:
Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя — Марина,
Я — бренная пена морская.
…Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной — воскресаю!
Да здравствует пена — веселая пена —
Высокая пена морская!
Сила ее стихов — не в зрительных образах, а в завораживающем потоке все время меняющегося, гибкого ритма. Не у многих русских поэтов, современников Цветаевой, найдется такое умение пользоваться ритмическими возможностями традиционно-классического стиха. Все в поэзии зависит от ритма ее переживаний:
Всей бессонницей я тебя люблю,
Всей бессонницей я тебя внемлю, —
О ту пору, как по всему Кремлю,
Просыпаются звонари.
Свойственная творчеству Цветаевой торжественность, праздничность, мелодичность сменяются бытовыми разговорными речениями, распевным движением стиха. Несмотря на то, что в поэзии Цветаевой есть немало упоминаний о бренности всего земного и мыслей о собственном конце, общая ее тональность — мажорная, даже праздничная. В общем это непрерывное объяснение в любви по самым различным поводам, любви к миру, выраженной требовательно, страстно:
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие я свои?! —
Я обращаюсь с требованием веры
И с просьбой о любви.
Для Цветаевой очень типично все своевольно и властно подчинять собственной мечте.
Покинув родину, она обрекла себя на беспросветное и нищее существование в эмигрантской среде, очень скоро понявшей, что Марина Цветаева для нее враждебное явление. Взволнованно и зло звучат стихи Цветаевой, направленные против духовного оскудения и пошлости окружающей ее среды. Вот обычная картина парижских буден в вагоне метро: деловая толпа, где каждый уткнулся в развернутый лист газеты:
Кто — чтец? Старик? Атлет?
Солдат? — Ни черт, ни лиц,
Ни лет. Скелет — раз нет.
Лица: газетные лист!. ..
Что для таких господ —
Закат или рассвет?
Глотатели пустот,
Читатели газет!
Есть и произведения личного плана, но и в них проступает тот же яростный протест против мещанского буржуазного благополучия. Даже рассказ о собственной судьбе оборачивается горьким, а порою и гневным упреком, сытым, самодовольным хозяевам жизни.
Жизнь на Западе довольно скоро заставила ее убедиться в том, что поэт, желающий сохранить свою духовную сущность в условиях душного эмигрантского бытия, обречен на одиночество и горькие сожаления, ибо совершена роковая ошибка, сломавшая всю дальнейшую жизнь. Речь матери, обращенная к сыну, звучит как завещание, как непреложный завет и как собственная, почти безнадежная мечта:
Призывное: СССР,
Не менее во тьме небес
Призывное, чем: SOS
Нас родина не позовет!
Езжай, мой сын, домой — вперед —
В свой край, в свой век, в свой час, — от нас…
Цикл гневных стихов, клеймящих Германию и Гитлера — один из самых сильных в ее творчестве явно публицистический характер:
Не умрешь, народ!
Бог тебя хранит!
Сердце дал — гранат,
Грудью дал — гранит.
В истории отечественной поэзии имя Марины Цветаевой всегда будет занимать достойное место. Поэт предельной правды чувства, Марина Цветаева, со своей несложившейся судьбой, со всей яркостью и неповторимостью самобытного дарования, по праву вошла в русскую поэзию первой половины нашего века.
Послушайте! —
Еще меня любите
Зато, что я умру.