Творческий путь Муравьева – поиск новых тем и форм в художественной литературе

Творчество Муравьева с его культом личности и чувства, с его “поэтикой сладостного” (Гуковский) в значительной степени оставалось в пределах развивающегося сентиментализма. Но явное предпочтение Шекспира французским драматургам (“Против него все французы – живописцы в миниатюре и едва ли живописцы”); понимание античного искусства как выражения не общечеловеческих (во все времена и для всех народов) качеств, а конкретно-исторического национального периода приближает его к взглядам, характерным для эпохи романтизма. И совсем

уже в романтическом духе звучит его требование полного раскрепощения творческого процесса от рационалистических пут в рукописи:

Не размышление творит Своим исчисленным и соразмерным шеством, Но чувствование всесильным сумашеством Чудес рождение скорит и утверждение теории гениальности поэта в стихотворении “Сила гения”: Не может тяжкий труд и хладно размышленье Мгновенным гения полетам подражать… Сей огнь божественный, сие одушевленье, Которое творит, Он, он его своим возлюбленным дарит.

По поводу стихотворения И. И. Дмитриева “Ермак”, где в оссиановском духе изображался пейзаж, выведены

были шаманы и пр., Белинский писал: “Дмитриев потому только не был прозван романтиком, что тогда не существовало еще этого слова”. Думается, что это определение великого критика в еще большей степени применимо к приведенным выше стихам Муравьева.

Если творчество Муравьева и особенно его воздействие на формирование литературно-эстетических взглядов писателей и поэтов последних десятилетий XVIII века подобно айсбергу (на поверхности лежит их меньшая часть), то к М. II. Карамзину такое сравнение вряд ли применимо. Писатель за какое-нибудь пятилетие стал признанным авторитетом, объявлен исследователями главой русского сентиментализма в его “дворянском” варианте, сплотил “организационно” (вокруг своего журнала) наиболее заметные литературные силы России.

Останавливаться здесь на характеристике особенностей творчества Карамзина нет необходимости: они хорошо и достаточно полно прослежены в многочисленной литературе о нем в дореволюционное и, особенно, в советское время. Но обратить еще раз внимание на противоречивость и изменчивость эстетических взглядов и самого творчества писателя будет целесообразно. Карамзину в конечном итоге оказался узок “заячий тулупчик” сентиментализма (Г.

П. Макогоненко). Это справедливо. Но он мог оказаться ему узким еще до того, как он его надел.