Три мира в романе М. Булгакова “Мастер и Маргарита” (Первый вариант)

“Все будет правильно, на этом построен мир”.

М. Булгаков. “Мастер и Маргарита”

Немного найдется в русской литературе романов, которые вызвали бы столько споров, сколько вызвал Роман Булгакова “Мастер и Маргарита”. Литературоведы, историки и просто читатели не перестают рассуждать о прототипах его героев, книжных и иных источниках сюжета, о его философской и морально-этической сути. Каждое новое поколение находит в этом произведении что-то свое, созвучное эпохе и собственным представлениям о мире.

У каждого из

нас есть свои любимые страницы. Кому-то ближе “роман в романе”, кому-то – веселая дьяволиада, кто-то не устает перечитывать любовную историю Мастера и Маргариты. Это понятно: ведь в романе одновременно существуют как бы три мира, три пласта повествования: евангельский, земной и демонический, связанный с Воландом и его свитой.

Все три слоя объединены фигурой главного героя – Мастера, живущего в Москве в 30-е годы XX столетия и написавшего роман о Понтии Пилате. Роман (бессмертное произведение) неопубликованный и непризнанный, причинивший своему создателю тяжкую муку.

Именно для восстановления справедливости

появляется в Москве сам сатана, всемогущий Воланд. Сила, неподвластная всемогущему НКВД! Во время оттепели 60-х годов, когда был опубликован роман Булгакова, восстановление исторической справедливости было связано с жертвами репрессий 30-х годов, поэтому посрамление “органов” воспринималось читателями со злым торжеством.

И именно в это время в среде интеллигенции возродился интерес к христианству, к религии, которая долгое время была под гнетом и негласным запретом. Для поколения 60-х годов роман Булгакова сам стал своеобразным Евангелием (от Мастера, от Сатаны – неважно). А то, что главным героем “романа в романе” является не Иисус, не Иешуа Га-Ноцри, а прокуратор Понтий Пилат, было не просто полемикой с евангельскими текстами.

Булгаков не занимается проповедью христианства: для него это вещь совершенно бесспорная. Он говорит о другом – о личной ответственности человека, облеченного властью, за то, что происходит в мире. Писателя не очень интересует Иуда (он в романе не предатель, не любимый ученик, отрекшийся от учителя, а обыкновенный провокатор).

По Булгакову, главная вина не за тем, кто из корысти, не вникая в суть, отдает человека в руки палачей, а за тем, кто, все понимая, желает использовать Иешуа, согнуть его, научить лгать.

У Булгакова были сложные отношения со Сталиным (может быть, именно он отчасти послужил прототипом Пилата в романе Мастера). Конечно, писателя не арестовали, не расстреляли в бутырском подвале, не отправили на Колыму. Ему просто не давали высказаться, его пытались вынудить к сотрудничеству, с ним играли, как с полуживым мышонком играет кошка. А когда поняли, что использовать не удастся, – растоптали.

Вот так и Пилат пытался использовать Иешуа – целителя и философа, хотел даже спасти его – но ценой лжи. А когда это не удалось – отдал на муку. И получил постылое бессмертие: Пилата уже две тысячи лет ежедневно поминают в молитве, которая у православных называется “Символ веры”.

Такова расплата за малодушие, за трусость.

Трусостью и стяжательством пропитан мир московского мещанства, в котором неожиданно появляется Воланд и его свита: гнусавый клетчатый Коровьев, зловещий и угрюмый Азазелло, дурашливо-обаятельный Бегемот, исполнительная и обольстительная Гелла. Рисуя Князя тьмы, Булгаков слегка посмеивается над мировой литературной традицией. В его устало-ироничном Воланде мало страшного и демонического (зато явно чувствуется связь с фаустовским Мефистофелем в оперном преломлении!).

А кот Бегемот – наиболее цитируемый персонаж романа. Достаточно вспомнить знаменитое: “Не шалю, никого не трогаю, починяю примус”. Воланд и его верные помощники не только легко расправляются с мелкими мошенниками типа Римского, Варенухи, Степы Лиходеева или дяди Берлиоза Поплавского.

Они воздают по заслугам и беспринципному Берлиозу, и провокатору барону Майгелю. Веселое буйство дьявольской свиты не вызывает у нас протеста – уж очень неприглядна московская действительность 30-х годов: третий слой, третий мир романа.

С особенным сарказмом Булгаков описывает собратьев по перу – завсегдатаев “Дома Грибоедова”. Чего стоят одни фамилии и псевдонимы “инженеров человеческих душ”: Бескудников, Двубратский, Поприхин, Желдыбин, Непременова – “Штурман Жорж”, Чердакчи, Тамара Полумесяц и т. д.

Каждая из них просто просится в перечень “Мертвых душ” у Гоголя. И это действительно “Мертвые души”, для которых жалкие попытки творчества – лишь повод урвать квартиру, путевку в Дом отдыха и другие жизненные блага. Их мир – мир зависти, доносительства, страха, уютно укрытый снаружи декорациями “Дома Грибоедова”. Этот мир действительно хочется взорвать.

И понимаешь Маргариту, в облике ведьмы самозабвенно громившую квартиру маститого критика Латунского. Яркая, страстная, непосредственная возлюбленная Мастера – одно из звеньев, связывающих мир человеческий с миром дьявольским. Гордая королева сатанинского бала, конечно же, ведьма – ведь все женщины немножко ведьмы. Но именно ее прелесть, ее нежность, доброта и верность связывает тьму и свет, телесность и духовность.

Она верит в талант Мастера, в его предназначение, в то, что она способна возродить к жизни находящегося в сумасшедшем доме больного № 118.

Ради нее злые силы еще раз совершают доброе дело: Воланд дарует Мастеру покой. Вот еще один вопрос, вызывающий споры читателей. Почему все-таки покой, а не свет? Ответ невольно ищешь в давнем, пушкинском: “На свете счастья нет, но есть покой и воля”.

Как условия для творчества. Чего еще надо писателю? И кстати, в отличие от безоглядно-цельного Левия Матфея, ни жизнь Мастера, ни его роман не стали руководством к действию ни для кого.

Он – не борец, гибнущий за свои убеждения, не святой. В своем романе ему удалось верно “угадать” историю. Именно поэтому ученик Мастера Иван Бездомный, бросив сочинительство, становится историком. Он только иногда, в полнолуние вспоминает о трагедии, разыгравшейся перед его глазами и затронувшей его душу.

Только вспоминает: Иван Бездомный тоже не борец и не святой. Как ни странно, окончательно разочароваться в современниках нам не позволяет мудрый скептик Воланд, который говорит, озирая ночную Москву: “Они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних”, квартирный вопрос только испортил их…” Да, душная суетящаяся Москва странно и страшно напоминает древний Ершалаим с его политической борьбой, интригами, тайным сыском.

И как две тысячи лет назад, в мире существует добро и зло (порой неотличимые друг от друга), любовь и предательство, палачи и герои. Поэтому в романе Булгакова все три мира причудливо переплетаются, персонажи в чем-то повторяют друг друга: в Мастере проглядывают черты Иешуа Га-Ноцри, приятель Мастера Алозий Могарыч напоминает Иуду, преданный, но в чем-то очень ограниченный Левий Матфей так же бескрыл, как ученик Мастера Иван Бездомный. И только совершенно немыслим в советской Москве персонаж, подобный раскаявшемуся Пилату, обретшему, наконец, прощение и свободу.

Итак, “роман в романе” – это своеобразное зеркало, в котором отражается современная Булгакову жизнь. А держат это зеркало, как тролли в андерсеновской “Снежной королеве”, Воланд и его свита. И “магический кристалл” – в их власти: “я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо” (Гете, Фауст”).