Трагическое лицо Петербурга в повести Н. В. Гоголя “Невский проспект”
Молодым парнем Гоголь приехал из родной Малороссии в Петербург и за короткое время успел познакомиться с жизнью столичных чиновников и петербургских художников – будущих своих персонажей. Писатель словно повторил этот маршрут, перенеся “мир” своего творчества из Диканьки и Запорожской Сечи на Невский проспект. Впоследствии третьей “географической областью” гоголевского творчества станет глубокая Россия “Ревизора” и “Мертвых душ”.
И герои Гоголя путешествуют в этих же направлениях, связывая различные периоды
“Трудно охватить общее выражение Петербурга”, – писал Гоголь в статье “Петербургские записки 1836 года”, – потому что в городе этом господствует разъединение: “вроде бы приехал в трактир огромный дилижанс”, в котором каждый пассажир сидел всю дорогу закрывшись и вошел в общую залу потому только, что не было другого места”. Столица словно большой постоялый двор, где каждый сам по себе
“Странное, необъяснимое чувство овладело бы зрителем увидев, как от одного удара смычка музыканта в светце, с длинными закрученными усами, все обратилось, волею и неволею, к единству и перешло в согласие… Все неслось. Все танцевало”. А теперь перед нами Невский проспект – “общая коммуникация Петербурга”.
В начале одноименной повести показана жизнь этой главной улицы главного города. Картина полна движения, но в каждой личности и в разных кругах свое движение и свое время. Общее только место – Невский проспект. Здесь тоже “все несется”, но по-другому, чем на Сорочинской ярмарке.
У Гоголя, мы замечаем, как часто встречаются у него обобщения. Но вот Гоголь стал измерять свой Невский проспект этой общей меркой, и она наполнилась пустотой, а всеобъемлющее стало раздутым и комичным. Оно теперь осветило внутреннее строение социально и по-человечески разобщенного петербургского мира. “Все, что вы не встретите на Невском проспекте…”, а именно: “Вы здесь встретите бакенбарды единственные… Здесь вы встретите усы удивительные…”.
В этих непомерных похвалах, выраженных в превосходной степени, читатель слышит фальшь. Вроде бы та же восклицательная, восхищенная интонация звучала в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” и она же слышна сейчас. Но теперь за восторгом мы слышим иронию, и в самой интонации похвалы на первой странице повести уже нам слышится то, что автор скажет напоследок: “О, не верьте этому Невскому проспекту”.
Так сразу же “тон делает музыку”. В этом несоответствия интонации и содержания мы сразу воспринимаем “на слух” несоответствие внешнего и внутреннего – тему всей повести “Невский проспект”.
В “Ночи перед рождеством” Вакула, слетав в Петербург, выразил свои “сказочные” впечатления следующими словами: “удивительная пропорция”. В Петербургской же повести странно возбуждено “пропорция” бросается нам в глаза. “Усы удивительные”, представляющие “все”, выделяются из целой картины и занимают огромное место. И вообще на Невском проспекте вместо людей какие-то внешние признаки – внешний вид, положение в обществе – разрастаются и становятся “всем”.
А так как со всем, что мы видим, сливаются представления о достоинстве, ценности и значимости – то это и есть источник путаницы и “бессмыслицы”. Читатель и в рассказе автора чувствует несоразмерность, вроде и здесь спутаны правильная “пропорция”, отношение части и целого, значительного и мелкого, важного и незначительного. В этом мире возможно все.
В самом повествовании мы замечаем некую странную логику: то и дело важное “все” оборачивается в порожнее “ничто”. Например, о таланте поручика Пирогова смешить девиц говорится, что “для этого нужно большое искусство или, лучше сказать, совсем не иметь никакого искусства “.
“Внутреннее строение” мира петербургских повестей открывается нам глазами Пискарева: “Ему казалось, что какой-то демон раскрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, бессмысленно смешал вместе”. Но “демоническая” картина-это уже не смешная картина. Раздробленная “фантастическая” действительность имеет у Гоголя две стороны, два лица: одно из них – пошлое, комическое, другое – трагичное.
В повести Гоголя есть Невский проспект дневной и ночной. Днем это выставка, где “бакенбарды единственные” представляют собой всего человека. Вечернее освещение порождает новые точки зрения и новые проблемы. От вечернего фонаря расходятся в разные стороны художник Пискарев и поручик Пирогов, две параллельные линии сюжета, на сопоставлении которых строится Невский проспект.
Одного тянет красота, другого интрижка. Обоих ждет неудача, и каждый по-своему переживает свое поражение и находит свой выход: один погибает, другой продолжает жить, легко забывая стыд и позор за пирожками в кондитерской и вечерней мазуркой.
Такие разные читатели Гоголя, как Белинский, Аполлон Григорьев и Достоевский, одинаково восхищались его Пироговым, “бессмертным” образом пошлости. Нам всем понятен трагический смысл этой сюжетной и жизненной параллели между хрупкой неспособностью примириться с несовершенством жизни и торжествующей пошлостью, что “ничем не пробьешь”. “Вечный раздор мечты с реальностью” – восклицает гоголевский художник. Однако сам Гоголь только наполовину соединяет свой голос с этим возгласом романтика, который не хочет видеть действительности, спит наяву и живет во сне, чтобы удержать свою мечту.
Но что такое его мечта? Ведь она зарождается там же, на Невском проспекте: незнакомку Пискарева, “Петруджинову Бианко”, породило ночное освещение, от которого на мостовую выползают длинные тени, достигающие головой до Полицейского моста. Гоголь дает поразительную картину ночного города, как он чудится своей мечтой и затуманенным этим полетом художнику: “Тротуар несся под ним, кареты с лошадьми, которые скачут, казались неподвижными, городовой растягивался и ломался на своей арке, дом стоял внизу, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованных ножниц блестела…”. Этому миру ночной петербургской фантастики принадлежит и мечта Пискарева, прекрасная дама – так жестоко его что обманула иллюзия.
В заключении повести слова “мечта” и “обман” объединены: “Все обман, все мечта, все не то, чем кажется”.
Чтобы понять Гоголя, нужно хорошо слушать его необычное повествование. В “Невском проспекте” оно растекается на два потока, движущихся в параллельных руслах сюжета. Автор сочетает свой голос то с художником Пискаревым, то с поручиком Пироговым и поэтому в разных местах говорит на ту же тему противоположные вещи и совсем разным тоном: Открыто он выступает в заключительном монологе, “снимая” обе принятые им на себя интонации и своим голосом подводя итог параллельного действия: “Все не то, чем кажется…
Он лжет, этот Невский проспект…”.
Пушкин нашел очень верные слова, когда назвал гоголевский “Невский проспект” самым полным из его произведений. В самом деле, в художественной канве этой повести соединяются гоголевский комизм и гоголевская лирика, пошлое и трагическая личность гоголевского Петербурга.