Трагедия любви Лукаша и Мавки в пьесе Леси Украинки

Особенное настроение, которым пронимаются влюбленные, предоставляет их взаимоотношениям непосредственности и открытости. Лишние условности исчезают, в словах и поступках чувствуется искренность и откровенность, диалог приобретает совершенство, звучит легко и непринужденно, на высоком поэтическом регистре. Возникает впечатление своеобразной любовной идиллии:

М а в к а Возьму себе твою певчую душу, а сердечко словами очарую. Я буду целовать в уста пригожие чтобы загорелись, чтобы зарделись как будто те цветочки из дикой мальвы! Я буду

увлекать глаза голубые пусть они играют пусть они сияют пусть рассыпают огни самоцветные!

Лукаш Здесь светлячки в траве, я насобираю они будут светить у тебя в косах, то будет как будто звездный венок. (Кладет несколько светлячков ей на волосы.) Дай посмотрю. Ой, как же хороша! (Не помня себя от счастья, заключает ее в объятия.) Я еще набрать должен. Я впитаю тебя, языков королеву, в самоцветы.

Образ самоцветов, которые играют в глазах лучезарными огнями, а во главе звездным венком, воспринимаются как своеобразная аллюзия таинственного цветка счастья, такой же трепетно привлекательной, как и непостижимо недосягаемой.

Он зацветает в купальскую ночь, а его поиски – то тернистый путь к постижению сокровенных тайн жизни и природы, к познанию мира и самопознанию.

Такая высота чувств, что в поэтическом воображении соотносительная с яркими лучезарными самоцветами, полнее всего отображает состояние взаимной увлеченности, а в то же время становится для влюбленных своеобразным испытанием, мерилом их внутренней самоуверенности. Открыв в Лукаше его “певучую душу”, Нимфа целиком, до самозабвения, погружается в стихию любви, не обнаруживая никаких колебаний ни относительно себя, ни относительно своего любимого. Лукаш отвечает ей взаимностью, но полностью понять голос любви, которым говорит к Нимфе его сердце, не состоятельный.

В апогее любовно-эмоционального всплеска его вдруг охватывает смятение, неуверенность. “А мы уже объединились?”, – с удивлением переспрашивает он Нимфу, не понимая, что идет речь, прежде всего, о духовном единении. Как оказался, отозваться на призыв Нимфы и открыть ей свою душу Лукаш еще не готов. Искренний, откровенный взгляд глаза в глаза, когда любые преграды на пути к единению влюбленных сердец исчезают, вызывает у него ощущение незащищенности, даже страха, а следовательно – желание перевести отношения в русло обычного флирта.

Совсем по-другому складываются отношения между Лукашем и Акулиной. Оставшись наедине с парнем (Нимфа отходит от них), Акулина, не скрываясь, начинает подбивать к нему клинья, и ее откровенные ухаживания очень мало напоминают трепетную встречу влюбленных. Здесь превалирует нескрываемая похотливость, фривольность, а “похлопывание” по плечу, как и насмешливость и борьба, становится самым первым способом проявления знаков внимания к объекту страсти: “Акулина какое время так же рьяно жнет, потом разгибается, распрямляется, смотрит на склоненного над снопами Лукаша, улыбается, тремя широкими шагами припрыгивает к нему и гулко хлопает ладонью по плечам”.

Кстати, в этой ремарке, как нетрудно обратить внимание, ударение сделано не на рефлективных состояниях, как захват, самоанализ, сомнение, застенчивость, размышление и тому подобное, что характеризует, прежде всего, внутренний мир героини, а на оперативно процессуальных аспектах самого проявления (выраженных нагнетанием предикативных форм), и это лишний раз выражает в Акулине натуру, не обремененную душевными порывами и переживаниями.

Очевидно, образ влюбленной в весенний шелест березы полнее всего передает состояние души и то положение, в котором оказывается Нимфа. Любовь – как несбыточная мечта: нежная, пьянящая, влекущая, но неуловимая. Действительно, отлюбив в весеннем буйном цветении, береза уже “ветра обнять вовек не сможет – он уже ушел”, но он был, и был он настоящий, тот весенний ветер.

Возможно, подлинность чувства (не игра, не развлечение, не интрига, не иллюзия, не повинность) и является тем фактором, который предоставляет смыслу любовным мукам и переживаниям и за которым, следовательно, определяется уровень культуры души, духовного совершенства личности, в целом?..

Апология бессмертной любви – это, безусловно, типично романтичная фигура. С этой точки зрения, Леся Украинка отдает должное, сказать бы, традиционной литературной риторике или, за ее же высказыванием, “старомодной романтики”, хотя, конечно же, наполняет ее новым содержанием.

В финальных сценах “Лесной песни” акцент сделан на том, что душа – это голос сердца, а мелодия свирели – цвет души. Охватывая сферу живого в противовес неживому, голос (музыка) как цвет души, как “божья искра” любви и творчества обозначает духовное измерение жизни. Так космогоническая драма “вечного круговорота” превращается в драму духовного рождения, бытия, в сфере духа – нетленного и неподвластного ни огню, ни божеству растительности, ни времени.

Мир от этого не перевернется, все останется, как было: будут приходить люди со своими радостями и болями, будет шелестеть зелеными листьями ива, и будут спадать “мутные росы” с ее ветвей. Лишь нежная мелодия свирели, вырезанной из Мавриной ивы, будет звучать “громче, жалостнее”, чем она звучала до сих пор, потому что будет говорить “голосом сердца”, рассыпая дивные цветы доли и указывая, где спрятана “золотая жила” жизни:

Я им тогда пропою все, что когда-то ты для меня пел еще как в начале весны здесь выигрывал мечты собирая у рощи… Играй же, любимый, умоляю!

Лукаш начинает играть. Сначала игра его грустна, как зимний ветер, как жалобно о чем-то затерянном и незабываемом, но быстро победное настроение [мелодия № 10, только звучит громче, чем в первом действии] покрывает тоску. Как изменяется музыка, так изменяется зима вокруг: береза шелестит кудрявым листом, весенние звуки природы отзываются в расцветшем лесу попусту, жухлый зимний день будет изменяться в ясную, лунную весеннюю ночь.

Нимфа загорается вдруг давней красотой в звездном венце. Лукаш бросается к ней с возгласом счастья”.

Следовательно, завершающий аккорд таинственной мистерии любви звучит как апофеоз творчества. Музыка сердца всесильна, она способна побеждать тоску и творить красоту, наполняя мир чарами “певучей души”. Все вокруг пропитано магией удивительной мелодии свирели “человеческой души”, и она звучит “освободительным” пением как симфония духовного прозрения.