Традиции и новаторство в пьесах А. Н. Островского

1. Летописец жизни.
2. “Свои люди – сочтемся”.
3. Великий художественный мир гения.

Традиции и новаторство в пьесах А. Н. Островского очень интересны. За свою долгую литературную Островский написал около 50 пьес. Большинство из них “корнями” уходили в тот мир, где проходило его детство, мир, который непременно у каждого свой.

Мир Островского был необычен и порой современному читателю его нелегко понять. С тех пор, как Александр Николаевич начал помнить себя, его окружала сонная, закисшая, со своими правилами и распорядками

жизнь.
“Здесь ставили на окна бутылки с наливкой, заготавливали впрок солонину, запасались на год рыбой, медом и капустой. Здесь степенно беседовали о своих плутнях за стаканом “пунштика” бородатые купцы, здесь их молодые жены и дочери выглядывали на улицу из-за коленкоровых занавесок, мечтая о “галантерейных” кавалерах… Здесь люди добродетельные пили чай с изюмом, экономя дорогой сахар…

Здесь из дома в Дом гуляли свахи, расписывая достоинства женихов. Здесь по праздникам ходили в церковь, пекли пироги, сладко спали на пуховиках в послеобеденную пору, ужинали “туго-натуго”,

рано ложились спать. Здесь одни презирали моду “из принципа”, другие же любили разодеться, смешав голубое с розовым, и выходили из замоскворецкой цирюльни без меры завитые и напомаженные” – писал В. Лакшин.
Островский не просто писатель, он самый настоящий летописец этой жизни. Правда, подобное бытописание скоро переросло в нечто большее. За лицами возникали типажи, за яркими лубочными картинками – социальные явления.

Описание событий в романах и других произведениях Островского – наследие реализма Гоголя. Рассмотреть его творчество мне бы хотелось на примере пьесы “Свои люди – сочтемся”.
“Самодур – это называется, коли вот человек никого не слушает, ты ему хоть кол на голове теши, а он все свое. Топнет ногой, скажет: кто я? Тут уж все домашние ему в ноги должны, так и лежать, а то беда…” – так говорил Островский о главном герое, Болылове.
Он упивается своей властью, презирает чьи-либо права и закон, насмехается над чужой мыслью и чувством. Чувствуя власть над людьми, он наслаждается, ощущает себя всесильным.
Большов – тот еще обманщик, но при этом искренне негодует, узнав о том, что другие попали в неудобную ситуацию, были обмануты, обанкротились. Он осуждает их с нравственной точки зрения: ведь на купечество наводиться “мараль” (слово “мораль” в устах героев Островского звучит в значении “марать”, “запачкать”). Большов – лицемер, и это лицемерие в первую очередь относиться к нему самому. Он лицемерит самому себе.

Подобные люди не только могут, но и готовы вывернуть наизнанку такие понятия, как “честь”, “совесть”. “Уж вы ищите такого человека, чтобы он совесть знал”, – говорит, к примеру, пройдоха-стряпчий Рисположенский, подыскивая вместе с Вольтовым компаньона для мошеннической проделки.
Но почему же он предстает перед нами искренним и правым? Как ни странно, но Большов верит в моральные законы и правила, он признает их. Но только не для себя. Его мораль действует лишь в одну сторону.

И в этой морали он находит выгоду для себя.
Большов лишен нравственного воспитания, духовной культуры. Он никогда не смог бы поставить себя на место другого человека, применить к себе те же моральные требования, с которыми он подходит к другим людям. Самсон Силыч греется в лучах своего всевластия – весь дом буквально дрожит от страха при его появлении.

Весь мир Большова делится на своих, которыми нужно управлять, и чужих, которых можно обманывать.
Самсон Силыч готов обмануть всех кругом, но неожиданно проявляет доверие к Подхалюзину и проигрывает все. Большова подводит именно то, что, казалось бы, является источником его силы – его самодурная спесь, тупая уверенность в авторитете силы и страха для “своих”, в чье число он включает и Подхалюзина.
Фигура Большова не просто смешна, она трагикомична. Большов не приемлет чужих советов ни под каким видом, для него самое главное, чтобы никто и ни в чем не перечил ему. И Подхалюзин умело пользуется этой слабостью.
“Островский как бы разворачивает тему самодурства во времени, следя за диковинными человеческими метаморфозами. Под пером драматурга самодурство выступает не только как плод дикости, невежества, по и как вымещаемое подневольным человеком прежнее его ничтожество”, – говорит В. Лакшин.
Новаторство в пьесссе А. Н. Островского заключается в том, что он открывает читателю и зрителю комический эффект “мещанской культуры”: снов и примет, особых обрядов знакомства и ухаживания – со своими правилами и разговорами о том, что вам “лучше нравиться – зима или лето” или “что лучше – мужчина или женщина”.
В произведениях Островского никогда не устареют огромное простодушие и нравственная честность. В них мы видим целый пласт истории, из них узнаем, как жили до нас. Автор воспевает высокие нравственные идеалы, и это прекрасно.

Именно это делает его произведения чистыми и монолитными, как драгоценный камень.
“Самое трудное искусство, – говорит нам В. Лакшин, – видеть мир, каков он есть, и этим искусством владел великий русский драматург… Очевидный для него драматизм жизни, драматизм социальных обстоятельств и человеческих страстей он облек в конфликтную форму драмы”.
Действительно, у каждого из нас нет нужды сомневаться в гениальности Островского. И самое главное, на мой взгляд, в его творчестве то, что мы – читатели и зрители – по-настоящему искренне относимся к его героям. Презираем “самодуров”, смеемся над “мудрецами”, купцами, скучающими с “большого капиталу”…
Пьесы Островского задевают и трогают нас. Перечитывая их, мы видим, что свести все произведения к единой формуле невозможно: так огромен и многолик его художественный мир. Традиции и новаторство в пьесах А. Н. Островского умело сочетаются, будучи выработанными его предшественниками и новаторские идеи, привнесенные им в отечественную драматургию.