Толкование Достоевским “надсознательного” часть I

Не раз Достоевский истолковывает сферу надсознательного. Правда, это только одно из пониманий “надсознательного” у Достоевского, но понимание во всяком случае весьма важное для уразумения историософских воззрений Достоевского. Идеи, мысли, чувства, настроения, стремления приходят в душу индивидуума из какого-то “надсознания” народа, а то и человечества. “Есть идеи невысказанные, бессознательные и только лишь сильно чувствуемые; таких идей много, как бы слитых с душой человека.

Есть они в целом народе, есть и в человечестве,

взятом как целое. Пока эти идеи лежат лишь бессознательно в жизни народной и только лишь сильно и верно чувствуются – до тех пор только и может жить сильнейшей живою жизнью народ.
В стремлениях к выяснению себе этих скрытых идей и состоит вся энергия его жизни”. Так, индивидуум – Пушкин был выразителем “духа” России и “духа” определенной эпохи русской истории: он “есть полнейшее выражение направления, инстинктов и потребностей русского духа в данный исторический момент. Ведь это отчасти современный тип всего русского человека, по крайней мере в историческом и общечеловеческом стремлении его”. Народ, страна, государство представляются Достоевскому сверхпространственным и сверхвременным единством.

Так Россия – “разлеглась в стомиллионном составе своем на многих тысячах верст, неслышно и бездыханно, в вечном зачатии”; “Везде и по всей России в каждом месте – вся Россия…”. Этот “дух народа”, “дух времени” – божественный дух. Мысль Шатова о “народе-богоносце” отчасти совпадает с идеями самого Достоевского.
Двойственность тех двух сфер, которые воздействуют на душевную жизнь человека, в которых душевная жизнь человека коренится, ведет и к раздвоению в пределах самой сознательной душевной жизни. Сознательная душевная жизнь – это область, где “дьявол с Богом борется”.
Представления Достоевского о душевной жизни человека можно было бы изложить в стиле “двойной психологии” Плотина”, его учения о двойных душевных способностях. Достоевский говорит, напр., о двух разумах – “главном” и “не-главном” (в “Идиоте” – Аглая о кн. Мышкине), о “высшей мысли” и “высшем слове” – в противоположность обычным, о “главной свободе” – в противопоставлении свободе как
произволу. Вся сложная антитетика типов в больших романах Достоевского есть анти-тетика друг другу родственных душевных “сил” и функций… Изложенная нами выше теория “пророческих” функций души – творческого вдохновения и вещих снов утверждает в центральном пункте душевной жизни – в области творческих функций духа – эту двойственность: ведь Достоевский признает рядом с творческим экстазом права обычного познания, рядом с пророческими снами – существование снов обычных.

Дуалистическая психология Плотина, нашедшая в последнее время отзвук, напр., в учении Бергсона о двойной памяти, напоминает те взгляды на психологию сознательной душевной жизни, которые мы найдем у Достоевского.
Мы здесь остановимся в качестве примера на взглядах Достоевского на мышление человека.
У Достоевского мы встречаем чрезвычайно резкое различие двух функций мысли, тех двух разумов или умов, “главного” и “не-главного”, которые ведут обособленное существование и каждый из которых может быть без другого. Ведь и у Идиота есть “главный” ум и нет “не-главного”. Это различение несколько напоминает различение в немецком идеализме, особенно у тех его представителей, которые расширяют функции этих способностей за пределы чисто познавательных.

Несмотря на существование в русском языке разных слов для обозначения интеллектуальных функций (ум, разум, рассудок, мышление…), Достоевский, очевидно, намеренно отличает их не при помощи существительных, а при помощи определений – ерке1а огпаШ116 (как это, впрочем, встречаем и у Плотина)… Основным противопоставлением для Достоевского является “понятие” и “идея”, но он предпочитает пользоваться определениями, говоря о различных типах “идей” или “понятий”.
Выражение “чугунные понятия” употреблено одним из просвещенских критиков Достоевского в 1876 г. Достоевский подхватывает это выражение, чтобы противопоставить “чугунным понятиям” “идею”. “Чугунные понятия”, мол, “когда приходит срок, превращаются в пух перед иной идеей, сколь бы она ни казалась ничтожною вначале”. Достоевский многократно указывает, что он разумеет под такими идеями, которые сильнее “чугунных понятий”. Это именно те “идеи”, которые приходят в душу человека из высшей сферы путем “вдохновения” ли то, или путем какой-то “заразы”: “идеи носятся в воздухе, но непременно по законам”, “идеи заразительны”. “Идеи распространяются по законам, слишком трудно для нас уловимым, идеи заразительны, и знаете ли Вы, что в общем настроении жизни иная идея, иная забота или тоска, доступная лишь высокообразованному и развитому уму, может вдруг передаться почти малограмотному существу, грубому и никогда ни о чем не заботящемуся, и вдруг заразить его душу своим влиянием”. “Высшая мысль и высшее слово” “никогда, никогда не исчезают бесследно, никогда не могут исчезнуть, лишь бы только раз были произнесены”.

Поэтому и в истории “торжествуют не миллионы людей и не материальные силы, по-видимому, столь страшные и незыблемые, не деньги, не меч, не могущество, а незаметная вначале мысль и часто какого-нибудь, по-видимому, ничтожнейшего человека”.