Тильзитский мир (Анализ эпизода из романа Л. Н. Толстого “Война и мир”, т. II, ч. 2, гл. XXI)

В романе-эпопее “Война и мир” есть множество небольших, но исключительно значимых эпизодов, которые, не влияя на развитие сюжета и не являясь решающими для судеб главных героев, становятся важными для романа как целого, соединяющего в себе множество идей о человеке, истории и мироздании вообще.
В Тильзите не происходит событий, которые в жизни героев имели бы такое значение, как мир с Францией в жизни России, но эпизод находится на пересечении определенных идейных линий, затрагивая мотивы войны, справедливости, честности, а также добавляет

штрихи к портретам очень важных персонажей – императоров Александра и Наполеона.
Само историческое событие было решающим в развитии международной политики начала XIX века, к тому же встреча двух великих императоров представлялась современникам и историкам эпохальной. Все это заставляет ожидать от сцены заключения мира торжественности, блеска и величия. Даже слова Бориса о том, что он хочет увидеть “1е grand homme”, “1’empereur Napoleon”, а не “Buonaparte”, которые можно принять за фразерство,’ все-таки предсказывают неординарность события.
Однако Толстой, подобно тому, как он разрушал иллюзии относительно войны в сценах Шенграбенского и Аустерлицко-го сражений, открывает всю правду и в этом эпизоде.
События Тильзитского мира показаны Толстым в восприятии Ростова, который приезжает доставить государю прошение Денисова о помиловании. Он едет ночью, в статском платье, чтобы не быть узнанным, и мы, следуя за ним, замечаем чувство неловкости, неестественности и смущения, которое связывается со всем, что увидено Ростовым. Сначала вызывает замешательство встреча с французами в квартире Бориса, к которым в армии “все еще продолжали испытывать смешанное чувство злобы, презрения и страха”.

Однако сам Толстой, безусловно, не поддерживает ни Бориса, без смущения ужинающего со своими бывшими врагами, ни Ростова, никак не отвыкающего от привычки ненавидеть французов. В этой сцене ставится под сомнение и абсолютность чрезмерного патриотизма, которая не оспаривалась в сценах войны, и абсолютность дружественного отношения к другому человеку, как в сцене встречи Ростова с немцем с вилами. Эта идея компрометируется тем, что выражена сценой ужина “нелюбимого” героя – карьериста Бориса – с врагами-французами.
В эпизоде важна расстановка образов. Первая оппозиция, которую мы находим: Борис – Ростов. Показательна сцена, в которой Ростов просил за Денисова, а Борис “слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного”, между тем как раньше сам просил за себя у князя Андрея. Ростову было неловко, в то время как раньше они общались запросто.

Правила “неписаной субординации” и ложные законы, по которым большей силой обладает тот, кто находится ближе ко двору, возвышают Бориса над Ростовым, и Толстой, позиция которого нам очень понятна, показывает наполняющую такие отношения фальшь, выставляя Бориса в невыгодном свете.
Идея неправды, разрушения старых убеждений распространяется и в область близких Ростову понятий и личностей. Направляясь к дому Александра, Ростов думает о нем: “Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он все понимает, все знает. Кто может быть справедливее и великодушнее его?” Он, как и прежде на войне, видит в государе свой идеал, идеал прекрасного и безгранично доброго и честного человека.

Но идеализированный образ государя сначала изменяется Толстым, а потом становится иным и для Ростова. Сначала оказывается, что Александр вовсе не тот безупречный монарх, который принимает всех несправедливо обиженных, – путь к нему преграждает “невысокий полный человек”, обсуждающий “хорошо сложенную и свеженькую” девушку. Когда государь выходит на крыльцо, Ростов видит в нем только “соединение величия и кротости “, но Толстой сразу же находит недостатки Александра, показывая его фразером: государь “громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его”, говорит: “Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня” (как Наполеон на Аустерлицком поле говорил: “Voila une belle mort”), уделяя внимание фразе, форме, красивой формулировке, не имеющей ничего общего с реальной жизнью.
Ростов восхищается Александром, Борис – Наполеоном, и Наполеон оказывается так же уязвимее Александра, как Борис – Ростова: величие его образа постоянно снижается, и Толстой то сам, то глазами своих героев подмечает его слабые черты. Сначала Ростов замечает, что Наполеон плохо держится в седле; затем мы видим неприятно-притворную улыбку на его губах; затем “длинный хвост свиты”, тянущийся за ним, малый рост Наполеона, его “белые маленькие руки”, “пухлые”. Важным становится то, что Ростов увидел, как “Бонапарте совершенно свободно, будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный общался с русским царем”, в то время как Ростов был уверен, что “не может быть дружбы между законным государем и преступником Бонапартом”.

Александр “улыбается Наполеону”, с “ласковым выражением” что-то говоря ему, Наполеон награждает Лазарева, которого называют тем, кто “храбрее всех вел себя в эту войну”, а между тем несправедливо наказанный Денисов, возможно, был гораздо храбрее его. Весь эпизод Тильзитского мира противопоставляется сценам войны и предыдущим главам в госпитале, в которых раскрывалась чистая жизненная правда со всеми (и некрасивыми) истинами, правда, скрытая в этом эпизоде какими-то формальными отношениями, множеством непонятного и неопределенного. Нельзя сказать, что внутри Ростова происходит перелом: он не пытается разобраться в своих мыслях, “пугается их”, когда думает, что не соответствует встреча “Бонапарте с белой ручкой” и Александра представлению об осмысленности войны, “оторванных рук, ног, убитых людей”.

Пьяный крик Ростова в финале эпизода – это вопль отчаяния, вызванный тягостным чувством отдаления от того, во что когда-то верил свято, попытка убедить себя самого в непреложности старых истин. “Государя нет – святого нет – Бога нет – ничего нет” – так Ростов определяет тот путь, пройти по которому он никак не согласен, так Толстой определяет формулу сомнения, являющуюся двигателем нравственного роста человека.
Таким образом, эпизод значим из-за того, что он показывает вторую сторону изображаемого Толстым мира, сторону, не проникнутую сознанием истины, проиллюстрированной примерами нагой жизненной правды, а непонятную, связи в которой ложны и существуют лишь благодаря форме, насквозь неоткровенной и фальшивой; искренний человек, попавший в такой мир, чувствует себя неловко в окружении неочевидного. За сутью этого эпизода виден и замысел всего романа: показать жизнь людей такой, как она есть, и увидеть путь человека в этой жизни.