“Тереза Ракен” – осмысление материала и выбор поэтических средств

Как можно судить по предисловию ко второму изданию “Терезы Ракен”, Золя не был убежден упреками второстепенных рецензентов. Но, очевидно, под влиянием писем к нему Тэна, он сам теперь указывает на некоторые недостатки произведения. По его мнению, “Тереза Ракен” является исследованием “случая чересчур исключительного; драма современной жизни проще, в ней меньше ужасов и безумия.

Такие явления не должны быть на первом плане книги”. Он считает свое произведение слишком “напряженным и острым”, его стиль – “лишенным

той простоты, которой требует аналитический роман”. “Следовательно,- пишет Золя,- чтобы написать хороший роман, писателю теперь следовало бы наблюдать общество с более обширной точки зрения, описывать его в более многочисленных и разнообразных аспектах, а главное – пользоваться языком ясным и естественным”.

Сдвиг, о котором свидетельствуют приведенные выше строки, отразился уже во втором из “физиологических” романов Золя. Если “Мадлена Фера” еще очень близка к “Терезе Ракен” в вопросе биологического детерминизма и в некоторых элементах поэтики, то во многом другом она уходит

вперед.

Герои этого романа – фигуры более усложненные, стоящие за границами формулы – “людей-животных”. Золя заметно расширяет внутренний мир Мадлены и Гийома, дает им “душу”, отсутствующую, как он утверждал, у персонажей “Терезы Ракен”. Значительную роль играет их социальная характеристика, правда, приведенная пока лишь в плане социальной наследственности: Мадлена сохранила трезвый ум отца, непосредственность, честность, энергию, “логику рабочей натуры”. У Гийома, незаконного сына аристократа де Виарга и легкомысленной жены адвоката, “неизлечимое малодушие, на которое обрекала его случайность рождения и мещанская глупость матери”, “временами сменялось порывами гордости, унаследованной от отца”.

Тщательно разработаны среда и воспитание, полученное героями, как факторы детерминирующего влияния.

Мадлена – уже не “мрачное привидение”, как окрестила критика Терезу Ракен и Жермини Ласерте. Она не только красивая, но и благородная, мужественная, чистая женщина. Обусловленное “физиологическим роком” падение героини не снижает ее морального облика.

Смягчена и оживлена фабула произведения: прелестна сцена прогулки влюбленных, открывающая роман, психологически тонко показано их сближение. Яркое солнце, гроза, могучие стихии природы, вольный воздух окружают их любовь. Золя возвращается здесь к лирическому пейзажу первых “сказок”, иногда выделяя из него колоритные картины в новой, более скупой и красочной манере импрессионизма.

Роман, кстати, посвящен Эдуарду Мане.

Свидетельствуя о несомненном росте писательского мастерства Золя, материал и метод “научных” романов характеризуется вместе с тем подчеркнутым “аполитизмом”, “клинической” изолированностью анализа. Эта особенность кажется, на первый взгляд, нелогичной после оппозиционно-демократических идей “Марсельских тайн” и лучших “новелл”. Вопрос усложняется тем, что оба романа появились в тревожной общественной атмосфере последних лет Второй империи.

Усиление буржуазно-республиканской оппозиции, подъем движения, рабочие забастовки, народные демонстрации, волнующие предчувствия надвигающейся войны,- все это как бы проходит мимо автора “Терезы Ракен” и “Мадлены Фера”, с увлечением погрузившегося в кропотливую работу физиолога-аналитика.

Однако обращение Золя к “научной” прозе отнюдь не свидетельствовало об утрате им критического подхода к действительности. Наоборот, события последних лет, отразившиеся непосредственно и на его собственном положении, неминуемо возбуждали в молодом писателе отвращение к “этому правительству… с его пренебрежением к таланту”, которое толкает литераторов к “журналам оппозиции”. За несколько месяцев до выхода в свет “Мадлены Фера” сам он начинает выступать в республиканской “Трибюн”, где вскоре приобретает известность в качестве политического памфлетиста.

Это тоже способствовало, надо думать, вмешательству прокуратуры. Общественная активизация автора нашла отзвук в “Мадле-не Фера”. Золя расширяет здесь по сравнению с предыдущим романом границы действия.

Перебрасывая его из Парижа в Ветей, Нант, он не случайно соединяет в списке персонажей не только физиологические и психологические человеческие разновидности, но и социально различные сферы, касается жизни рабочих, мещан, аристократии, буржуазных выскочек, богемы.

Критика отмечала антибуржуазную направленность произведения. Уже упоминавшийся Луи Жильбер (“Ле Голуа”) писал, что Золя эпатирует мещанство, “забивает гвозди в череп буржуа”. Новыми, вызывающими были здесь не только тема и характер ее интерпретации, но и социальное освещение.

Нравственные страдания Мадлены оттеняют беззастенчивый порок и пошлость окружения.

Прочитав “Терезу Ракен”, невольно повторяешь фразу, сказанную позже Золя о персонажах “Чрева Парижа”: “Какие же, однако, негодяи все эти порядочные люди!”. Ибо роман явно осуждает, пусть пока еще неудачными средствами, затхлый мирок самодовольного мещанства, порождающий моральные и физические уродства. Самовлюбленный эгоизм Камилла, корыстолюбие Лорана подчеркиваются в романе не меньше, чем биологический детерминизм.