Теория литературы: Что такое концептуализм?
Пройдут годы, и наступит время, когда современный этап литературного развития займет свое место в череде исторических ступенек, ведущих в будущее. Лицом к лицу – лица не увидать: сегодня и тем более в результате беглого обзора можно ухватить разве только самые общие, бросающиеся в глаза особенности, дать предварительные оценки происшедшего. Необычайно важен происходящий сейчас процесс восстановления разорванных связей, возврата тех эстетических традиций, вне которых художественная литература теряет способность к саморазвитию, перестает
Художественная литература возрождается как искусство. Выше на многих примерах было показано, как начинался и протекал процесс возвращения литературных стилей, жанров, художественных средств и приемов, как восстанавливались в своих правах десятки репрессированных имен и названий, как медленно, но неукоснительно реализовывалась идея воссоединения русской литературы XX в. в единое эстетическое целое. Пришло время понять, что в словосочетании “литература русского зарубежья” акцент должен быть поставлен на слове “русского”. Было бы, однако, ошибкой считать последний этап развития
В содержательном плане – по количеству и разнообразию талантливых писательских индивидуальностей, впечатляющих ярких произведений – современный этап вполне сопоставим с литературой 1920-х годов. В эстетическом плане есть все основания говорить и об обогащении поэтики традиционной прозы, и о достижениях модернистского искусства.
Русское общество перестает быть литературоцентристским. Но это не должно огорчать. Тенденции в развитии прозы, обнаружившиеся в последнее время, свидетельствуют, в частности, о принципиально новом качестве художественной литературы, уходящей от универсальности к более полному обнаружению и эффективному использованию своих чисто эстетических свойств.
С оптимизмом и надеждой будем ожидать достойного продолжения великих традиций русской литературы.
В 1970-е годы в российском искусстве – как реакция на тоталитарную действительность и эстетику и как проявление общеевропейской тенденции – возник концептуализм. Предшественниками его в некоторой степени могут считаться обэриуты, предвестниками в 1960-е годы были “лианозовцы” и Вс. Некрасов, мэтрами в 1970-1980-е стали московские поэты Д. А. Пригов и Л. Рубинштейн, а закат знаменуют “преодолевшие” в 1990-е годы эту поэтику Т. Кибиров и С. Гандлевский. “Поэтика идейных схем и стереотипов”, “искусство как идея” – вот ставшие общепринятыми определения концептуализма.
Концепт – это мертвая или отмирающая (в представлении поэта) идея (лозунг), навязший в зубах штамп, клише. Но подается концепт по видимости “серьезно” и словно бы “изнутри” этого заидеологизированного мира. В результате не просто возникает иронический эффект – схема “кончает жизнь самоубийством”. Вот как это происходит в одном из стихотворений Дмитрия Александровича Пригова:
Течет красавица Ока
Среди красавицы Калуги
Народ-красавец ноги-руки
Под солнцем греет здесь с утра Днем на работу он уходит
К красавцу черному станку
А к вечеру опять приходит
Жить на красавицу Оку И это есть, быть может, кстати
Та красота, что через год
Иль через два, но в результате
Всю землю красотой спасет
Заболтанная, опошленная в советское время формула Достоевского стала обозначать нечто противоположное своему изначальному смыслу. И именно “эстетика ничтожного и пошлого” (А. Хансен-Леве) в такой концентрации, “идейностью идейность поправ”, очищает культуру от сора стереотипов.
Часто Пригов использует не отдельные формулы, а целые тексты, в той или иной степени “узаконенные” советской культурой. Вот, например, трансформация светловской “Гренады”:
Вашингтон он покинул
Ушел воевать
Чтоб землю в Гренаде
Американцам отдать И видел: над Кубой
Всходила луна И бородатые губы
Шептали: Хрена Вам
В поисках литературных аналогий с приговским героем критики называют и Козьму Пруткова, и капитана Лебядкина из “Бесов” Достоевского. Понятие “эстетика ничтожного и пошлого” отчасти подтверждает справедливость таких аналогий. Так, приговские стихи о Милицанере чем-то напоминают “Военные афоризмы” Пруткова: глубокомысленно-пустые размышления прутковского полковника, комментатора афоризмов, и его образ в целом ассоциируются с приговским Милицанером, “величественно” пьющим пиво “в буфете Дома литераторов”. Более утонченный, “интеллигентский” вариант концептуализма представляют собой “стихи на библиотечных карточках” Л. Рубинштейна (библиотечные карточки – не причуда, это наследство прежней профессии автора; перекладывание карточек и монотонное воспроизведение их содержимого – наиболее естественная форма существования текстов Рубинштейна).
Важное их отличие от приговских состоит еще и в том, что “каталожная” поэзия по определению является дробной и до известной степени полифоничной. Полифонизм этот, правда, доведен до своего предела, и строчка-реплика никак не может претендовать на отражение чьего-то целостного мира. Показателен в этом отношении текст, который называется “Появление героя”. Начинается он “броуновским движением” реплик:
Такой текст, а вернее, такая сумма микротекстов напоминает визуально-вербальные работы 1970-х годов лидера концептуализма в изобразительном искусстве И. Кабакова. Строгое совпадение внешних структурных характеристик подобных микротекстов лишний раз дает понять, что значение их постигается только в сумме. Кстати, Пригов тоже не раз заявлял о том, что единица его поэзии – не отдельное стихотворение, а книга в целом.
Такая сознательная ориентация на множественность, на количество – еще одно подтверждение мысли об “исчезновении” лирического героя (целостного, нераздробленного) в поэтике концептуализма.
Концептуализм – явление конкретно-историческое: он был взыскан культурой на определенном этапе, выполнил свою миссию “могильщика” отживших смыслов и утратил былую актуальность. Обращает на себя внимание, например, как далеко ушли от концептуализма начинавшие в русле этого течения С. Гандлевский и Т. Кибиров. В начале 1990-х Гандлевский определил свой метод как “критический сентиментализм” – поэзия между высоким и ироническим стилями, находящаяся в поисках гармонии.