Темы “Мировой скорби” и бегства от мира в лирике Байрона

Лирическое творчество великого английского поэта тесно переплетено с его поэмами и трагедиями, а его лирические стихи, по выражению литературоведа Н. Я. Берковского,- “спутники и проводники его больших поэм и трагедий”. Они и публиковались вместе, под одной обложкой с его поэмами “Чайльд-Гарольд”, “Корсар”, “Гяур”: “чем дышали его поэмы и трагедии, тем дышали и они”. Как и поэмы, лирические стихи Байрона были произведениями романтизма в том виде, в котором признавал и исповедовал романтизм поэт, дистанцируясь в главных

вопросах поэтического творчества со своими современниками – английскими поэтами Вордсвордом, Колриджем, Саутіи Последние также были поэтами-романтиками, но совсем другими представителями так называемой “озерной школы”, или, как их еще называли – “лейкистами”. Все они начали свой творческий путь раньше Байрона и все пережили его, со всеми ими

Байрон враждовал всю свою жизнь. Выяснение расхождений в кардинальных вопросах творчества и понимания мира между “озерниками” и Байроном поможет лучше понять взгляды и эстетичные позиции Байрона. Поэты “озерной школы”, с одной стороны,

и Байрон – с другой, были двумя типами романтического движения.

Поэтический мир “озерников”, особенно Вордсворда – одного из любимейший в Англии поетів,- сводился, в сущности, к лирическому воспроизведению чтимых всеми народных пересказов и поэтизации столетнего устройства жизни английской провинции и села, к поиску гармонии человеческого общества в рамках этого устройства, гармонии человека и природы. Они будто получили свой мир готовым и радовались им, в их лирической поэзии властвовал колорит той жизни и той природы, которые их окружали,- преимущественно северной Англии, края озер (отсюда и название школы).

Поэтический мир Байрона лишен личной теплоты бытовых деталей национальной жизни, как у “озерников”, но по сравнению с ними он бескрайний и необозримый. По Байрону, человеку нужны моря и океаны, весь мир, как есть. Поэтическое “я” Байрона способно проникаться чужими интересами, далекими от его собственных, никаких границ для этого не существует.

Он верный друг для всех лишенных свободы и тех, что ищут сочувствия и помощи, будут ли это английские луддиты или народы Ближнего Востока, которые страдают от турецкого ярма, библейский царь Давид или даже Наполеон, которого отправляют в изгнание. Лирический герой Байрона способен выступить на защиту любого оскорбленного, взять на себя чужое бремя и чужую скорбь. Справедливо отмечает Н. Верковский, что “термин “личная лирика” недостаточный, если речь идет о Байроне.

Здесь нужен намного более широкий термин, поскольку лирика Байрона несравненно свободнее и содержательнее, она будто медиум для многих сил современности, а также и истории, которые испытывают потребность в исповеди, в откровенном слове, которое могло бы привести на их сторону носителей родственных чувств и дружеской мысли”. Все сказанное в полной мере характерно также для поэм и драм Байрона. Слова о “всемирной чувственности”, сказанные Ф. Достоевским о Пушкине, целиком можно отнести и к Байрону, но еще раньше именно поэзии Байрона было дано другое, настолько же масштабное, но более одностороннее определение – поэзия “мировой скорби”.

Однако заметим, что речь здесь может идти, конечно же, не обо всем творчестве поэта, а только об одном из важных его мотивов, который, по словам того же Н. Берковского, “нельзя осмыслить без поэзии Байрона, его нужно понять”.

Среди произведений Байрона мы можем встретить такие, в которых ведущими являются мотивы сомнения, неудовлетворенности, глубокой разочарованности в людях и мире, непринятие этого мира, даже апокалипсического видения его конца, катастрофы. Таким является стих “Тьма”. Нужно было пережить крайнее разочарование и утратить веру во многом, чтобы родились ужасные образы этого стиха:

Я видел сон… не все в нем было сном. Потухло солнце светлое – и звезды Скитались без цели, без лучей В пространстве вечном; льдистая земля Носилась слепо в воздухе безлунном… (Перевод И. Тургенева).

Эта космическая катастрофа погружает человеческий мир в голод, в болезни, в пожары, в озверение, убивает чувства – не только любви, но и вражды. Разрушается жизнь, разрушается сама реальность. В незаконченном “Отрывке” жизнь оказывается только “мечтанием”, мертвецы – настоящими наследниками земной жизни, а живые – лишь пузырями на поверхности земли.

В стихе “Могила Черчилля”, навеянном воспоминанием о посещении могилы забытого, но оцененного Байроном поэта XVIII столетия, весь земной шар возникает в образе надгробного памятника человечеству. В “Стансах к Августе” и “Послании к Августе”, обращенных к любимой сводной сестре, Байрон называет ее единственной, кто остался у него “в глухом ночном сознании”, в “пустыне-жизни”, на “руинах погибшего прошлого” Но эта “поэзия конца”, эти мотивы “мировой скорби” не исключают, а парадоксальным образом содержат в себе поэзию борьбы и подвига, сопротивления и победы. В многочисленных стихах, поэмах Байрона на меланхолически-жалобном, с элементами фатализма тле появляются дерзкие, неукротимые, гордые духом герои – борцы, повстанцы, мятежники.

Такого рода противоречия органические для Байрона, они присущи его творчеству, и обусловлены во многом той исторической ситуацией, в которой жил и творил поэт, в которой формировалось его отношение к миру. Вспомним исторические катаклизмы того времени – первые десятилетия XIX века. На протяжении столетий существовала королевская власть во Франции – революция уничтожила ее.

Но вот – о чудо! – из хаоса истории родилась империя Наполеона, которая завоевала почти всю Европу, однако и ей пришел конец.

Наступили времена Священного союза и реставрации монархий, освободительных войн порабощенных народов Восточной и Южной Европы – войн, в которых, напомним, Байрон принимал личное участие. Но что стоит за всеми этими перипетиями истории? Может, это только сон?

Человек оказался во власти надличностных сил, в вихре истории – отсюда разочарования в силах ума, на который опиралась просветительская идеология, осознание ненадежности человеческих чувств, непостоянных и текучих. Все это породило романтизм, но все это порождало и скорбь, сомнения, разочарования в бывших надеждах и ожиданиях, заставляло искать выход в борьбе за человека и его свободу, за справедливость общественного порядка.

Скорбное и активное начала в разнообразнейших проявлениях в той или иной мере характерны для произведений всех романтиков, но у Байрона они наиболее обнажены. Вместе с тем байроновская мировая скорбь совсем не означает уныния или предопределения на вечную бездеятельность.

Мировая скорбь в творчестве Байрона – это большое недовольство порядком вещей в современном ему мире, и прежде всего, в реставрированной посленаполеоновской Европе, и в ней, в этой мировой скорби, есть воля и призыв к справедливому для всех народов и всем людям выходу из несправедливого порядка. Во многих стихах и поэмах Байрона ощущается поиск этого выхода, очень часто (особенно в “революционных” стихах и “восточных поэмах”) решительный и смелый.

С этим поиском выхода из “неправильного” мироздания тесно связана тема бегства от мира, от людей. Отсюда такой обычный для лирики Байрона мотив разлуки и катастрофы (например, в “Еврейских мелодиях”, в стихах о любви и т. п.). Этот мотив как сквозная тема всего творчества прослеживается и в поэме “Паломничество Чайльд-Гарольда”, и во многих стихах (“При отъезде из Ньюстедского аббатства”, “К.

Д.”, “Эмме”, “Расставание”, “Прощание Наполеона” и др.).