Тема рыцарства в творчестве А. С. Пушкина

Романтика рыцарства пришла к нам из средневековья. Для рыцаря считались обязательными моральные нормы: смелость, верность долгу, благородство по отношению к женщине. И если в средние века рыцарство было привилегированным социальным слоем, то в последующие столетия (в том числе и сегодня) понятие рыцарства осталось и включает в себя, прежде всего, самоотверженность и благородство.

А. С. Пушкин, человек с обостренным чувством самоуважения, достоинства и благородства, конечно же, во многих произведениях размышлял о рыцарях и рыцарстве.

Заключительные

слова из “Скупого рыцаря” – “Ужасный век, ужасные сердца!” – можно взять эпиграфом ко всем трем произведениям: “Выстрел”, “Метель”, “Скупой рыцарь”. Кроме того, их объединяет не только прекрасная Болдинская осень, в которую они были написаны, но и тема истинного и ложного рыцарства.

В повести “Метель” Пушкин исследует тайные порывы души, которые на самом деле лжерыцарские, хотя и прикрыты щитом рыцарства.

Романтичная любовь Марьи Гавриловны и прапорщика Владимира Николаевича: тайные свидания, клятвы в вечной любви, нежные письма. Но эта любовь не имеет

продолжения, она обречена. И не в метели дело.

Владимир, якобы способный на рыцарское похищение невесты, спасовал и отказался от нее. А ведь как умолял о тайном венчании! Марья же рисковала большим: репутацией, наследством, расположением родителей. И именно она скорее, чем он, выглядит по-рыцарски. “Память его казалась священной для Маши.

По крайней мере, она берегла все, что могло его напомнить: книги, им некогда прочитанные, его рисунки, ноты и стихи, им переписанные для нее”. Лжерыцарь “разбил сердце” верной и любящей девушки.

В повести “Выстрел” герои стоят на грани жизни и смерти, чести и бесчестия, рыцарства и антирыцарства.

Дуэлянт Сильвио, известный скандальностью в гусарском полку, наслаждался своей безнаказанностью до тех пор, пока в полк не “определился молодой человек богатой и знатной фамилии…”. Графа отличали “молодость, ум, красота, веселость, храбрость самая беспечная, громкое имя, деньги”. Боясь потерять “первенство”, Сильвио спровоцировал графа на дуэль.

Дуэль всегда считалась способом рыцарского выяснения отношений. Но в этой пострадала гордость Сильвио, и он оставил на долгие годы за собой право на свой выстрел. Бунтарь, ищущий свободы, превращается в “демоническую натуру”, в хищника, выслеживающего жертву. Вся жизнь Сильвио, считающего себя, конечно, рыцарем, превращается в одно страстное желание – отомстить.

Насладившись властью над униженным графом и его молодой женой, Сильвио сказал: “…Я доволен: я видел твое смятение, твою робость…”. Далее Пушкин пишет: “Люди не смели его остановить и с ужасом на него глядели”. С ужасом и мы читаем о человеке, считающем себя благородным, но упивающимся человеческим страхом и унижением.

Драматический этюд (или сцены) “Скупой рыцарь” – это выразительная картина Франции времен средневековья. Здесь все атрибуты рыцарства – мечи, шлемы и латы, замок барона с башнями и подземельями, блестящий двор герцога с пирующими дамами и кавалерами, одетыми в атлас и бархат, шумный турнир храбрецов. Среди немногочисленных героев рыцарь Альбер – бедный рыцарь, погруженный в денежные расчеты, хлопоты о займах, долговых расписках и закладах.

Даже рыцарский подвиг – победа над противником в турнире – совершен им не во славу прекрасной дамы, а в отместку за пробитый шлем.

Времена рыцарства прошли, и прошли безвозвратно. Альбер еще может надменно и вместе с тем презрительно-заискивающе разговаривать с ростовщиком, еще может пригрозить ему пленением или обыском, но уже понимает, что ни слово рыцаря, ни герб и родословное древо, вытисненные на пергаменте, не принесут ему ни богатства, ни жизненных благ. И лишь когда ростовщик предлагает отравить отца, в Альбере просыпается рыцарь.

И, тем не менее, он с нетерпением ждет смерти отца. Итак, две темы тесно переплетаются в “Скупом рыцаре” – тема рыцарской чести и тема золота, толкающего человека на самые низменные поступки и преступления. И вот на пересечении этих двух тем возникает зловещая фигура Скупого рыцаря, который служит золоту,

…как алжирский раб,

Как пес цепной. В нетопленной конуре

Живет, пьет воду, ест сухие корки,

Всю ночь не спит, все бегает да лает –

А золото спокойно в сундуках

Лежит себе.

Такая характеристика дана старому Барону его сыном и противоречит рыцарским понятиям о чести. Барон – скупой рыцарь – прославляет золото, поет ему гимн, как самой могущественной силе на земле. Могучая сила золота делает сильным старого Барона:

Что неподвластно мне? Как некий Демон –

Отселе править миром я могу…

Барон прекрасно понимает, что сила золота всегда толкает человека на преступления:

Я свистну, и ко мне послушно, робко

Вползет окровавленное злодейство,

И руку будет мне лизать, и в очи

Смотреть, в них знак моей читая воли.

Идущий на смену рыцарству “ужасный век” освобождает человека от морали, пробуждает самое страшное.

Рыцарское великодушие, защита сирот и вдов – все это давно отброшено Бароном. Альбер еще пошлет бутылку вина больному кузнецу, ужаснется предложению отравить отца и не возьмет деньги, пахнущие ядом. Но то, чему ужаснулся со своим наивным простодушием Альбер, для Барона давно установившийся в мире правопорядок. Вот почему он, лично, может быть, и не убивший ни одного человека, чувствует себя как убийца, однако без тени раскаяния:

Когда я ключ в замок вставляю, то же

Я чувствую, что чувствовать должны

Они, вонзая в жертву нож: приятно

И страшно вместе.

Вот почему он уже сейчас говорит о сыне как будущем грабителе его сокровищ (“Украв ключи у трупа моего…”). “А по какому праву достанется сыну золото?” – спрашивает Барон. Для Скупого рыцаря золото – это право на власть, на могущество, на наслаждение жизнью, и это право может быть оплачено лишь ценою лишений, ценою крови.

Давняя вражда отца и сына выходит за пределы борьбы только за сундуки золота. Ведь и сын отправляется к Герцогу искать рыцарского суда. Обладание богатством для него равносильно сохранению человеческого достоинства и рыцарской чести.

Но и отец, преступая через все человеческое, копит золото во имя высшей – духовной независимости.

Во дворце Герцога идет разговор о рыцарской чести:

Я верю, верю: благородный рыцарь,

Такой, как вы, отца не обвинит

Без крайности…

В словах Герцога – романтика рыцарства, но это лишь внешняя романтика, лишенная реального содержания. Времена подлинного рыцарства прошли. Отец и сын столкнулись, в дело должен пойти “честной булат”, то есть дуэль неизбежна между ними. Но старый отец неожиданно умирает.

Золото разъело и тело, и душу Скупого рыцаря, и он исступленно кричит: “Ключи, ключи мои!”.

Гибель Скупого рыцаря предполагает и скорую гибель Альбера, и конец Герцога, бессильного своей рыцарской властью что-либо изменить и исправить в мире наживы:

Ужасный век, ужасные сердца!

И действительно, Пушкин, проводя параллель с современной ему жизнью, показывает жестокий мир антирыцарства. В этом мире сталкиваются в смертельной схватке за золото отец и сын (“Скупой рыцарь”), страдает обманутая (или обманувшаяся) девушка (“Метель”), унижен за свою красоту и гордость граф (“Выстрел”).

Проблема рыцарства осталась и в наше время, вернее, тоска по истинным рыцарям, которые наделены рыцарскими добродетелями: благородством, преданностью, способностью к самопожертвованию.