Тема поэта и поэзии в лирике М. Ю. Лермонтова

Смерть Пушкина возвестила о приходе в русскую литературу нового поэта. Это был Михаил Юрьевич Лермонтов, написавший стихотворение “Смерть поэта”, где выступил выразителем гнева народного, защитником народной славы и русской национальной культуры.
Поэзия Лермонтова тесно связана с тем общественным протестом, который выразился в движении декабристов, но его творчество отражает уже иное состояние общества – эпоху после поражения восстания декабристов, крушения прежних иллюзий и надежд. Вот почему в поэзии Лермонтова звучит не

только страстный протест против деспотии и рабства, призыв к свободе, жажда борьбы за нее, но и разочарование, тоска, сознание одиночества.
Все это определяет особенности лермонтовского понимания места поэзии в жизни и роли поэта. Во многом он продолжает традиции своих предшественников, прежде всего Пушкина, но есть в его трактовке и существенные отличия
Поэт, образ которого возникает в лермонтовской лирике, это человек с твердой и страстной волей. Так, в одном из самых ранних стихотворений Лермонтова “Поэт” (“Когда Рафаэль вдохновенный…”, 1828) поэт сравнивается с художником, который, восхищенный своим искусством, “перед картиною упал”. Но вскоре этот порыв восхищения проходит, и художник о нем забывает. Лермонтов пытается понять сущность поэта и такого явления, как вдохновение:
Таков поэт: чуть мысль блеснет, Как он пером своим прольет Всю душу. .И вдруг хладеет жар ланнт, Его сердечные волненья Все тише, и призрак бежит!
Лермонтов рисует образ поэта, который под властью вдохновения “чарует сзет” своими стихами, но, когда вдохновение покидает его, он забывает этот “огонь небесный” и хранит в себе только “первоначальны впечатленья” о нем.
В стихотворении “Молитва” (“Не обвиняй меня, Всесильный. “), написанном в 1829 году, Лермонтов называет творчество “всесожигающим костром”, а “жажду песнопений” – “страшной”. Это происходит потому, что Лермонтов ощущает соединение в своем творчестве двух враждующих начал: земного и небесного, ангельского и демонического. При этом именно земные страсти, как говорит поэт, преобладают в его творчестве, и “редко в душу входит” благодатная струя “живых речей” Всевышнего.

Как все это непохоже на пушкинский “божественный глагол”, его жажду горения сердца и пламенного дара слова.
Лермонтов – человек другой эпохи, он видит разочарование людей, а не их жажду объединения, стремления к добру и справедливости. Лермонтов понимает, что люди изменились, общество стало другим, с совсем иными запросами. И в этот век “позорно малодушных” людей поэт утратил свое истинное назначение, “на злато променяв ту власть, которой свет / Внимал в немом благоговенье”.
Об этом он четко сказал в своем стихотворении “Поэт” (“Отделкой золотой блистает мой кинжал…”) 1838 года. Автор использует символ-иносказание, сопоставляя поэта с грозным некогда оружием. Произведение построено на развернутом сравнении.

Составляющая большую его часть история кинжала имеет и самостоятельное значение.
Кинжал наделен человеческими чертами: беспорочностью, верностью, бескорыстием. Он, слуга и спутник лирического героя, теперь превращен в бесславную и безвредную игрушку на стене. Так возникает не столько аллегория, сколько многозначный символ, благодаря которому размышления о современном поэте – некой обобщенной фигуре – насыщаются особо емким смыслом.
Бесспорна перекличка между образами: “игрушкой золотой он блещет” – “на злато променяв ту власть, которой свет / Внимал в немом благоговенье”; “молясь перед зарей” – “как фимиам в часы молитвы”. То, что поэт “воспламенял бойца для битвы”, также находит соответствие в строках о кинжале; в первой части упоминались “забавы”, во второй – “чаша для пиров”.
Подобные аналогии усиливают как сопоставление, так и противопоставление образов поэта и кинжала. Язык поэта остается “гордым”, но для современников он стал “скучен”, их “тешат блестки и обманы”, то есть то, во что, судя по общему смыслу стихотворения, превратилась современная Лермонтову поэзия. Теперь истинный поэт – “осмеянный пророк”, и неизвестно, “проснется ль” он опять.
Последняя строфа, возвращая образность первой части, нескольйв изменяет ее. Прежде сам кинжал, лишенный “ножон”, был “игрушкой золотой”, поэт сопоставлялся непосредственно с кинжалом. Теперь кинжал – не сам поэт, а его оружие, “железный стих” еще ненаписанного стихотворения “Как часто пестрою толпою окружен…”. В золотых ножнах он заржавел от “презренья” к нему, пренебрежения им.

Вопросом о том, вырвет ли поэт-пророк из этих ножен свой клинок, стихотворение и кончается. Но это лишь по форме вопрос, а по существу – призыв.
Для самого Лермонтова творчество – это спасительное освобождение от страданий, возможность прийти к вере, ощутить гармонию. Он осознавал, что поэзия призвана объединить людей, а сила заключенного в слове чувства – это устремленность человечества к высшей духовности.
Об этом свидетельствует стихотворение “Есть речи – значенье…” (1840). Читая его, понимаешь, почему в Лермонтове при всей горечи сомнений, мучительности творческого процесса, побеждала вера в поэзию, ее силу и гармонию, высшее предназначение. “Из пламя и света рожденное слово” вызывает не просто волнение а страстное желание творчества и порыв броситься к нему навстречу:
Как полны их звуки Безумством желанья! Не кончив молитвы, На звук тот отвечу, И брошусь из битвы Ему я навстречу.
Это творчество, вера в слово помогают поэту сохранить веру в жизнь, в духовные, нравственные ценности и не пасть духом. К сожалению, он чувствовал себя одиноким в своих убеждениях. Он как поэт-романтик всегда противостоит “толпе”.

Так, в стихотворении “Смерть поэта” именно те, “жадною толпой стоящие у трона”, виновны в гибели Пушкина. Поэт у Лермонтова напрямую соотносится с Христом:
И прежний сняв венок – они венец терновый, Увитый лаврами, надели на него:Но иглы тайные сурово Язвили славное чело…
Лаврами в Риме увенчивали выдающихся поэтов, а терновый венец стал символом страданий на кресте Христа, который принес себя в жертву во имя будущего человечества.
У Лермонтова поэт противопоставлен тем, кого он называет потомками “известной подлостью прославленных отцов”, морально низким людям, живущим в мире “завистливом и душном”. Он же обладает “сердцем вольным” и “пламенными страстями”. Так возникает неравный поединок одного против всех.

Светская толпа, объединяясь против “гордого” “невольника чести”, восставшего “против мнений света”, губит “дивного гения”, которым должна была бы дорожить и гордиться. А потому лермонтовский приговор этой “толпе” звучит так грозно и зловеще:
Но есть и божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд: он ждет…Тогда напрасно вы прибегните к злословью:Оно вам не поможет вновь, И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь!
И все же отношение общества к поэту и поэзии представляется Лермонтову не столь однозначным. В стихотворении “Журналист, читатель и писатель” (1840) он показывает три разные точки зрения на проблемы современной ему литературы. Для читателя творения писателей не представляют никакой духовной ценности. Его заботит совсем другое:
Во-первых, серая бумага, Она, быть может, и чиста;Да как-то страшно без перчаток…Читаешь – сотни опечаток!
Но самое главное – это содержание современной литературы:
Стихи – такая пустота;Слова без смысла, чувства нету…
Удивительно, но в этом стихотворении точка зрения читателя во многом совпадает с авторской:
Когда же на Руси бесплодной, Расставшись с ложной мишурой, Мысль обретет язык простой И страсти голос благородный?
Журналист тоже ругает современную литературу. Но у него, в основном, “мелкие нападки”, а хуже всего то, что это критика не по существу, а ради заработка: “Деньги все ведь платят ровно”. Но и журналист понимает все ничтожество того, что публикуется на страницах журналов:
Скажите, каково прочесть Весь этот вздор, все эти книги…
Запросы читателя и журналиста сходятся: все хотят увидеть “живое, свежее творенье”. С таким призывом они и обращаются к писателю, но он, не находя истинных ценителей своего творчества, не хочет давать на суд публики свои произведения:
К чему толпы неблагодарной Мне злость и ненависть навлечь, Чтоб бранью назвали коварной Мою пророческую речь?
Так снова возникает тема непонятого поэта-пророка, который не хочет и не может “на мелочь душу разменять”, но подлинные творения искусства, “горькие строки” он не решается показать “неприготовленному взору”.
Эта мысль продолжается и получает свое окончательное завершение в лермонтовском “Пророке”, написанном в 1841 году и ставшим его своеобразным поэтическим завещанием.
Во многом это стихотворение продолжает пушкинского “Пророка”, но общий смыл его иной. Лермонтовский герой уже пытался – и тщетно – “глаголом жечь сердца людей”, провозглашать “любви и правды чистые ученья”. Люди не хотят его слушать, гонят прочь. Лишь природа готова внимать поэту-пророку, “завет предвечного храня”.

Люди же платят ему презрением, называют глупцом, не верят в его пророческое призвание.
Лермонтов вошел в литературу со словами “невольник чести”, а ушел из жизни, занеся на бумагу слова злобных гонителей поэта-пророка:
“Смотрите: вот пример для вас! Он горд был, не ужился с нами. ,Глупец, хотел уверить нас, Что Бог гласит его устами!”
Бог теперь не говорит с поэтом, но он оставил не своего пророка – ведь “звезды слушают” его, он оставил людей, презирающих и изгоняющих поэта-пророка.
Пророк остается пророком и тогда, когда ему не верят, когда он вынужден бежать от людей, “пробираться торопливо” “через шумный град”, ибо сам он остался верен себе и “завету предвечного”. И автор стихотворения солидарен со своим героем. Недаром Белинский сказал об этом стихотворении: “Какая глубина мысли!

Какая страшная энергия выражения! Таких стихов долго не дождаться России”.
Действительно, Лермонтов выступил достойным преемником Пушкина, продолжая его размышления о роли поэта и месте поэзии в мире и внеся в разработку этой темы новые аспекты, давая иные направления поиска решения проблемы писатель и читатель. И в дальнейшем развитии русской литературы лермонтовское понимание темы поэта и поэзии было продолжено в творчестве его преемников.