Сюжетное построение “Повести о Басарге и сыне его Борзосмысле”

Это не сочетание новелл-анекдотов, а, в сущности, одна развернутая новелла. Здесь рассказывается, как купец Басарга со своим семилетним сыном Борзосмыслом отправился из Царьграда в путешествие; буря занесла его корабль в город Антиохию. Неверный царь, латинянин Несмеян, царствующий в этом городе, требует от Басарги, чтобы тот отгадал три загадки, – в противном случае купец должен будет перейти в латинскую веру или быть казненным.

Вернувшись на корабль после разговора с царем Несмеяном, “плача и рыдая горько” и ожидая “себе от

царя смерти”, Басарга застает сына за “детскими играми”: сын скачет по палубе верхом на палочке как на коне, “яко же таков извычай (обычай) детишек”. Но, играя в “детские игры”, юный Борзосмысл оказывается при этом не по-детски мудрым: он предлагает отцу разгадать царские загадки. Басарга берет Борзосмысла с собой, и тот действительно решает загадки Несмеяна.

Первая из них: “Как далеко от востока до запада (отгадка – день пути солнца)”, вторая: “Чего в мире десятая часть убывает за день и прибывает за ночь (отгадка – днем десятая часть воды в морях, реках и озерах усыхает от солнца,

а ночью прибывает) “. Для решения третьей загадки (что сделать, “чтобы иоганыя не смеялись” над православными христианами) отрок просит дать ему царские одежды и меч и собрать весь народ Лнтиохии. Он спрашивает антиохийцев, в какую веру они хотят веровать. “Хощем (хотим), господине, веровать в святую троицу!” – “вопят” все люди “единым гласом”. “То твоя третья загадка отгадана! Не смейся, поганый, нам, православным христианам!” – говорит “детище”, отрубает голову злому царю, освобождает Антиохию и сам становится в ней царем.

По своему характеру единый сюжет “Повести о Басарге” сходен с эпизодами-анекдотами “Повести о Дракуле”; в основе его также лежит разгадывание загадок: герой подвергается испытанию и с честью выходит из него, перехитрив своего противника. В основе “Повести о Басарге” лежит один из весьма распространенных сюжетов фольклора и мировой литературы, обычно именуемый в фольклористике анекдотом об “императоре и аббате” (сюжет этот отразился, в частности, в балладе “Король и пастух”, переведенной С. Я. Маршаком). Как и во всех рассказах на этот сюжет, загадки жестокого правителя отгадывает здесь не тот человек, которому они заданы (купец Басарга), а заменяющий его читателя, естественно, всецело на стороне мудрого “отрока”, победившего неверного царя.

Однако и здесь занимательность повествования явно преобладала над назидательностью. Скачущий на палочке по палубе корабля Борзосмысл был совсем не похож на обычных житийных героев, отвергавших детские игры и “пустотные забавы”; герой этот не укладывался и в рамки обычного исторического повествования.

Переводные и оригинальные повести, получившие довольно широкое распространение в русской письменности второй половины XV в., во многом порывали с традициями литературы предшествующих веков.

Повести эти вводили новые и непривычные темы (сюжеты античной истории и мифологии, тема “женской любви”, трактуемая без традиционного морального осуждения), новых героев. Заведомая вымышленность литературных персонажей не была свойственна средневековой литературе. Читатели XV в. были уверены в историчности героев повествовательной литературы; например: Александра Македонского, императора Константина и полководца Зустунеи; не сомневались, вероятно, и в историчности Дракулы, но уже Несмеян, безымянный старец из “Повести о старце”, три “отрока” из “Сказания о Вавилоне”, Басарга и Борзосмысл скорее должны были напоминать им героев сказки, чем исторических персонажей.

Еще сложнее обстояло дело с такими повестями, где героями были такие явно сказочные существа, как Китоврас, или звери, действующие, как люди, в “Стефаните и Ихнилате”. По своему построению “Соломон и Китоврас” и особенно “Стефанит и Ихнилат” ближе всего должны были напоминать читателям, воспитанным на средневековой литературе, религиозные притчи, где образы и поступки героев имели символический характер. Но это были не притчи, а именно сказки о зверях, и, когда некоторые переписчики пытались однозначно истолковать басни “Стефанита и Ихнилата” и добавляли к ним поучения, они явно портили и искажали этот памятник.

Повести, появившиеся в русской литературе во второй половине XV в., отличались еще одной важной особенностью.

Повести эти были сюжетны: заключавшиеся в них авторские идеи высказывались не в виде прямой проповеди, а косвенно – через развертывание событий, происходивших с героями. В ряде повестей XV в. образы действующих лиц были психологически сложными, а оценка их – неоднозначной: Китоврас, Ихнилат и даже “зломуд-рый” Дракула не были ни героями, ни просто злодеями. Окончание “Соломона и Китовраса”, “Стефанита и Ихнилата” и “Повести о Дракуле” также не имело однозначного смысла; оно не было торжеством справедливости.

Сюжетное построение ряда переводных и оригинальных повестей второй половины XV в. резко отличало их от большинства памятников древнерусской письменности, где основные идеалы обычно выражались автором от собственного лица – прямо, непосредственно и однозначно. Но такое построение сближало зато эти повести с устным повествованием, с народной сказкой, в которых тоже важнейшую роль играл сюжет – рассказ о приключениях героя – и где выступали заведомо вымышленные герои, иногда – сказочные звери. Мало связанные с традиционной церковной литературой, многие повести XV в. отражали “мировые сюжеты”, получившие широкое распространение в западной литературе позднего средневековья и Возрождения. “Александрия”, “Троянские сказания”, “Соломон и Китоврас”, “Стефанит и Ихнилат”, “Дракула”, “Басарга” – все эти памятники во многом сходны с произведениями литературы Западной Европы XIV-XVI вв.

Это не было следствием прямого заимствования; сходство объяснялось тем, что и в Западной и в Восточной Европе “бродячие” устные сказания стали записываться на бумагу, переходили из фольклора в литературу; появились также переводы восточных басенных циклов (как “Стефанит и Ихнилат”).

Во второй половине XV в. литература в России развивалась по пути, во многом сходном с развитием литературы на Западе. 15 XVI в. пути их, как мы увидим, резко разошлись.