Свобода слова и перст указующий
Школьные экзамены ушли, но не в Лету канули. Не первые они и не последние. Через год – новые. Будем ли мы, как всегда, наступать на грабли?
Так как предлагаемые свыше темы сочинений зачастую бывают неудобоваримыми для школьников, выпускники 11-х классов в этих случаях предпочитают экзаменационное изложение. О нем и пойдет речь.
Форма вроде бы знакомая с девятого класса: пересказ и выполнение задания. Почти все с пересказом справляются сравнительно легко, а вот задание теперь требует глубины, основательности, самостоятельности, знания
Важной задачей, которая, очевидно, мучила тех, кто готовил экзаменационный материал, был подбор текста для изложения. В этот раз комиссия остановила выбор на фрагменте из книги Л. К. Долгополова “Поэма Александра Блока “Двенадцать””. Я читаю этот текст, и он вызывает у меня реакцию отторжения.
Куда, к каким берегам, к каким выводам и на каком основании ведет читателей автор книги? По его версии красногвардейцы в поэме проходят путь “внутреннего развития” – от беззаботного существования (этот этап их жизни весьма
Гуляет ветер, порхает снег,
Идут двенадцать человек) –
К приобретению “жизненного” (кавычки автора) опыта и превращению в апостолов революции (в положительном смысле). Процитированное двустишие открывает вторую главу поэмы, и следующие за ним строки подтверждают, что эти “апостолы” уже не “порхают” (и раньше не порхали), никакого пути развития от “беззаботности” к революционному террору не проходили и в той же второй главе предстают как вполне сложившиеся безбожники (“Эх, эх, без креста!”) и бандиты, и по виду, и по сути беспрестанно палящие из ружей во все и во всех, в том числе и в Святую Русь.
Видимо, чувствуя шаткость предыдущего аргумента, Л. К. Долгополов выдвигает новый: убийство Катьки – “грань, за которой стали изменять свой облик двенадцать апостолов”. Неужели все-таки изменили? Как же! Убивают “толстоморденькую” шлюху в шестой главе, а в следующей “изменившие свой облик” красногвардейцы устраивают грабежи, пьянствуют и желают “позабавиться” с девицами.
А дальше – больше; они и “ножичком полоснут”, и “выпьют кровушку”, и так же будут шествовать “без имени святого”, и наконец – стрелять в самого Христа. Если это “изменения”, то в какую сторону?
Христос, по версии Долгополова (цитирую только фрагмент книги), “оправдывает стихию и “разрушение”” (ох уж эти его кавычки!) и дает красногвардейцам “важное для Блока “во имя””. Во имя чего? Во имя разжигания “мирового пожара в крови”?
О строительстве нового в поэме ни слова. И оправдывает ли Спаситель “разрушение” (“с кровавым флагом” – доказательство, считает критик)? По мнению поэта-мыслителя М. Волошина, “кровавый флаг – это новый крест Христа, символ его теперешних распятий”.
Весь текст фрагмента выдержан в безапелляционном, категоричном тоне и не предполагает дискуссий. Оказывается, по Долгополову, герои поэмы “пробиваются” к Христу, “иносказательно к самим себе – какими они должны стать…” “Христос в “Двенадцати” – символ новой эры… всего того, чего должны достичь… шествующие за ним апостолы революции”. И словно не заметил автор, что они Преследуют Христа, принимая его за “товарища”, скрывающегося за домами и размахивающего красным флагом, Стреляют в Него бессмысленно и нелогично, но им ведь “ничего не жаль”.
И никого.
Нигде в поэме не говорится о том, что красногвардейцы шествуют за Христом и что он ведет их. Да это и невозможно. Иисус по своей сути не может возглавлять банду безжалостных и безбожных убийц; он Спаситель, которого они не видят за вьюгой, он может привести их к покаянию, к отказу от кровопролитий и разрушений, от террора, спасти таким образом их души.
Но это уже другое, истинное назначение Христа, которого полудикие фанатики, а не апостолы пытаются убить.
Теперь совершенно явно, куда, к каким выводам и на каком основании ведет одиннадцатиклассников товарищ Долгополов. Он возвращает их к тем однозначным трактовкам поэмы, которые затвердели в годы советского единомыслия и канонизировались в учебниках литературы. Книга Л. К. Долгополова вышла в 1979 году, создавалась еще раньше, то есть примерно тридцать лет назад.
В прошедшие десятилетия многое изменилось в нашей стране, стала рождаться свобода слова, появились новые литературоведческие статьи и книги, иные толкования смысла поэмы Блока, в частности ее финала.
Причем в лучшем случае исследователи исходят из содержания поэтического произведения (чему и детей учить надо), а не из принятых в 70-е годы трактовок и даже не из интересных и, безусловно, важных сведений (дневники Блока, его статьи и др.), которые необходимо знать, но не подменять ими художественный текст поэмы. Это то, чем реальная критика отличается от схоластической, как говаривал Н. А. Добролюбов. Между прочим, в самом конце предложенного фрагмента мелким шрифтом напечатано главное, и с помощью лупы можно прочесть: “…выпускник может пользоваться текстом поэмы А. Блока”.
Умный ученик воспользуется этим советом, пошелестит страницами, не найдет в поэме того, что проповедует Л. К. Долгополов, и, даст Бог, выдаст самостоятельный ответ на поставленный с позволения “Службы по надзору в сфере образования” вопрос о смысле произведения.
Но, согласитесь, большая часть учеников, привыкшая беспрекословно доверять авторитетному грифу и тексту, будет внимательно следить за перемещением указующего перста вышестоящего товарища и “свое мнение” построит в соответствии с указанным направлением. А зачем? Зачем отбирать для экзамена устаревшие тексты, суждения, зная, что есть более свежие и более интересные версии, над которыми стоит задуматься?
Это касается и существенных деталей финальной, очень непростой строфы “Двенадцати”. Несколько примеров.
Блоковский Христос является “по ту сторону добра и зла”; для поэта он, главным образом, – универсальный смысл того, что наступает “все новое”, что пришли давно им предрекавшиеся “неслыханные перемены, невиданные мятежи” (А. Лавров).
Это не благословение происходящего, не “освящение” стихийного разгула страстей, а изгнание бесов, преодоление стихийного аморализма, залог будущего трагического катарсиса для героев поэмы (Дина Магомедова).
Двенадцать идут в слепой метели, вьюге, они не видят Христа, но можно допустить, что на каком-то витке истории они встретятся: жажда спасти душу приведет к Христу.
Христос – “в белом венчике из роз”. По этому поводу читатели недоумевают и дискутируют, а специалисты высказывают любопытные предположения. “Белый венчик из роз, – считает К. Азадовский, – мистическая белая роза (святая кровь) – таков завершительный образ “Двенадцати”: ключ к толкованию этой поэмы, более “религиозной”, нежели “революционной””… по-блоковски соединившей в себе святость и святотатство, белое и красное”.
Свое мнение неуверенно выразил С. Аверинцев: “Особняком стоит фигура Иисуса Христа “в белом венчике из роз” (влияние католической символики?). Реплика образа Заратустры у Ницше?..”
По-другому комментировал эту строку Д. Лихачев (“Заметки и наблюдения”): “В символике православия и католичества нет белых роз. Но это могли быть те бумажные розы, которыми украшали чело “Христа в темнице” в народных церквах и часовнях”.
Я привожу эти высказывания в расчете на интерес учителей-словесников. Ученики их не ведают, если они не звучали на уроках, но ребятам не мешает знать, что мнение Долгополова о финале поэмы далеко не единственное. В самом тексте или в задании должен содержаться хотя бы намек на это.
В противном случае официозная или субъективная точка зрения и аргументация автора фрагмента давит на сознание экзаменуемого и вынуждает его следовать по указанному пути. Перст указующий литературоведению противопоказан.
Я думаю, что и прошлогодний выбор текста для изложения в 11-м классе был неудачен, так как основывался, возможно, на тех же идеологических принципах, что и нынешний. Почему, спрашивается, в сотнях работ, посвященных Некрасову, не нашли ничего лучшего, чем фрагмент статьи вульгарного материалиста и не менее вульгарного и тупо-тенденциозного революционного критика М. Антоновича? Даже в этом фрагменте содержались весьма сомнительные умозаключения, с которыми не искушенные филологи, а обыкновенные школьники вынуждены были соглашаться, старательно пересказывая измышления “авторитета”.
Удивительно: должно быть, умные люди ворошат страницы книг, отбирая лучшее, проблемное, доступное старшеклассникам благородное чтиво, обдумывают задания к изложению, формулировку вопроса… Так в чем же дело? Почему мы так часто спотыкаемся?