Свобода и любовь в лирике Пушкина

Свобода при всей ее притягательности оказывается для Пушкина все-таки не высшей ценностью, как у романтиков. Страсть, преданность оказываются еще более могучими чувствами, чем влечение к свободе. И в этом – его отход от романтизма.
В элегии “К морю” столкнулись романтическое желание свободы, безграничного движения, которое возможно для моря – стихии природной, и трезвое сознание того что человек живет по другим законам. Преодоление трагедии для Пушкина здесь возможно потому, что человеку даны верность, память, чувство, внутренняя

свобода:
“В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и тень, и говор волн”.
У Пушкина не отняли моря – прощание не может его отнять, ибо красота в душе человеческой не умирает.
Свобода и любовь для Пушкина не только чувства, соперничающие в сердце человека; любовь для поэта – тоже свобода, ибо ей нет границ, она не подчиняет никому и ничему, даже собственной воле человека.
В лицее любовь Пушкина предстает поэту как одухотворенное страдание (“Певец”, “К морфею”, “Желание”). В “Желании” (1816) он пишет:
“Мне дорого любви
моей мученье –
Пускай умру, но пусть умру, любя!”
В период южной ссылки любовь начинает звучать как слияние со стихией жизни, природы; любовь уподобляется вдохновенно творчества. Стихотворения 1825 года – “Сожженное письмо” и “Я помню чудное мгновенье…” – открывают любовь как неискоренимое никакими враждебными обстоятельствами чувство, как неотъемлемую стихию человеческого сердца.
Безжизненность ссылки, “мрак заточения”, казалось, убили любовь, но она воскресает снова и ведет к чувствам неизмеримо более сильным, чем прежние. Не “томленья грусти безнадежной”, а “упоенье” полнотой жизни приходит к поэту. Мгновенье оказывается сильнее годов, хрупкая красота могущественнее мятежного порыва бурь.

И этом для Пушкина – чудо любви, с которой вместе воскресают “и божество”, и вдохновенье, и жизнь, и слезы…”.
Исследователи пушкинского творчества не раз замечали противоречие между реальной А. П. Керн, с которой посвящено стихотворение, и “гением чистой красоты”, представшем в лирическом произведении в обобщенном, очищенном от конкретно – бытовых черт виде. Очевидно, это противоречие ощущал и сам поэт: по признанию Керн, он смутился, когда из главы “Евгения Онегина”, которую Пушкин дарил Анне Петровне при прощании, выпал листок со стихотворением.
Стоит сравнить портрет А. П. Керн и рисунок Пушкина, изображающий ее. В одном случае мы видим милую, обаятельную и простодушии женщину с волосами цвета льна, чуть наивными глазами, полными печали. На рисунке Пушкина в облике Керн появляются изящество и грация античных богинь. Музыка движений, благородство черт приданы оригиналу, поэтической силой, вдохновением пушкинского чувства.

Такой Пушкин видел Керн в поэтическом воображении. Так притягательны для Пушкина воспоминания о море, о молодых надеждах, о любви… Величие, мощь и сила, которыми наделено море в стихотворении “Прощай, свободная стихия!…”, противостоят состоянию и судьбе поэта. Он – “тихий” и “туманный”, он “окован”, море – своенравно и неодолимо.

Море зовет возможностью свободы, разнообразия жизненных впечатлений, “брег” скучен именно оттого, что он “неподвижный”.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (2 votes, average: 3.00 out of 5)
Loading...

Свобода и любовь в лирике Пушкина