Судьба поколения 30-х в лирике Лермонтова

“Дума” – одно из таких стихотворений, в которых скептическая и сомневающаяся мысль дворянского интеллигента выливается непосредственно и открыто, минуя сюжетные и изобразительные формы. Скепсис и отчаяние связаны с бездеятельностью и общественной трусостью, с оторванностью от конкретной борьбы. Они появляются в эпохи, когда высокое индивидуальное сознание мечется в поисках достойной жизни, но не находит ее.

В такие эпохи мысль становится мученьем и единственной реальной силой, способной возвратить живого челочка к деятельности

и борьбе. Ее противоречивый характер в 30-е годы очевиден: в ней заключалась действительная внутренняя жизнь поколения

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать
Я знал одной лишь думы власть,
Одну – но пламенную страсть”
и в то же время таилось подтачивающее эту жизнь дыхание смерти
На грудь мне дума роковая
Гробовой насыпью легла

Общественное сознание в это время принимает негативную форму, выступая как сомнение и отрицание. Историческую обусловленность и закономерность такой формы отметил Белинский. “Говорят, – писал он, – что сомнение подрывает истину: ложная и безбожная

мысль! Если истина так слаба и бессильна, что может держаться не сама собою, но охранительными кордонами и карантинами против сомнения, – то почему же она истина, и чем же она лучше и выше лжи, и кто же станет ей верить? Говорят: отрицание убивает верование.

Нет, не убивает, а очищает его” . Через сомнение и отрицание мыслящее общество научилось трезво глядеть на жизнь и преодолевать противоречия своего сознания. Рефлексия, самоанализ, сомнение и отрицание были особой, специфической формой неприятия процветавшей реакции, являлись одной из форм общественного протеста. Открытое и беспощадное отрицание обращено и на внешний по отношению к дворянскому интеллигенту мир, и во внутренний мир души.

Своим острием отрицающая мысль направлена против невыносимого духовного пресса официальной идеологии.

Но разрушительные идеи очень скоро обнаружили внутреннюю противоречивость. Лишенное возможности действовать, поколение осталось в сфере абстрактного умозрения, было обречено на бездействие. Общественное действие, понуждаемое отвлеченной мыслью, граничит либо с анархическим своеволием, либо с “высоким” преступлением, либо, наконец, оборачивается эгоизмом.

Героями Лермонтова становятся люди, преступающие не только законы данного общества, но и общечеловеческие нормы (Вадим, Арбенин), или несущие такое разрушительное начало, которое причиняет безмерные страдания окружающим и самому герою (Печорин). Герой тем самым выступает носителем и проводником не только гуманистических, но и антигуманистических идей. Все это вызывает недовольство дворянского интеллигента самим собой и заставляет его пристально вглядеться в собственную душу, чтобы найти в ней разгадку обуревающих его противоречивых дум и настроений. У Лермонтова вражда к абстрактному умозрению столь же велика, как и к “бездействию”:

Меж тем под бременем познанья и сомненья
В бездействии состарится оно.
Мы иссушили ум наукою бесплодной…

Столь же “бесполезно” “чувство”, если оно замкнуто в душе, не окрашивает общественный поступок. В сознании поколения 30-х годов все оказалось перевернутым и переосмысленным: “лучшие надежды”, “голос благородный… страстей”, “остаток чувства” стали призраками. Идеи же отрицательные – безочарование, безверие, ирония, сомнение – явились подлинными социальными чувствами поколения.

Весь тон лермонтовской “Думы” воспроизводит эмоцию “социального отчаяния”, охватившую и современников поэта, и его самого. Эта эмоция – ключ к разгадке смысла и поэтики стихотворения. Современники были потрясены глубоко личным тоном стихотворения. Белинский, Герцен, В. Майков писали о вопле, стоне души, о трагичности “Думы”, обличении в ней “черной стороны нашего века”, о суровом и мрачном лиризме.

Стихотворение действительно производит мрачное впечатление. Печаль слилась в нем с обличением и негодованием, с горьким осуждением и жалобой, с иронией и тоской. Обнаженная душа выплескивается всеми обуревающими ее чувствами.

Уместно напомнить, что подобная форма “разговора” современниками свойственна в 30-е годы Баратынскому, Белинскому, Герцену, Чаадаеву. Сознание поколения вскрывалось изнутри. Это придавало словам ту истинность, подлинность, какую способен сообщить человек, испытывающий те же чувства, что и его современники.

Мысль о поколении неотделима для поэта от страсти, по трезвое раздумье как бы приглушает ее голос. За твердой и мужественной мыслью бьются и клокочут чувства. Открытое проявление чувств, свойственное другим стихотворениям Лермонтова, сменяется в “Думе” сдержанной сосредоточенностью. Внутри единой и цельной поэтической мысли живет напряженный конфликт между “логикой” и эмоцией, между холодным рационализмом рассудка и страстной взволнованностью, конфликт, о котором сказано в лермонтовских же стихах:

И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.

Высота нравственного чувства в “Думе” затаена и непосредственно не высказана, тогда как трезвая отрицающая мысль выражена ясно и прямо. На фоне противоречивого единства мысли и чувства отдельное слово выступает в оттенках ведущего значения, которые несут основную смысловую нагрузку. Например, слово “состарится” (“В бездействии состарится оно”) означает не столько; наступление реальной старости (физической), сколько старости духовной. Точно так же “ровный путь без цели” – не ровная, гладкая дорога, а эмоциональный знак равнодушия, апатии, отсутствия жизненных тревог, взлетов и падений.

Слово “случайно” в контексте “Думы” почти лишено прямого смысла. “Случайно” означает здесь (“И ненавидим мы, и любим мы случайно…”) “общественно не обусловлено”. “Случайность”, т. е. общественная необязательность, “любви” и “ненависти” символизирует утрату идеалов, жизненных и нравственных критериев.