Судьба человека в гражданской войне

История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа.
М. Ю. Лермонтов
Здесь Бог с дьяволом борется, а поле битвы – сердца людей!
Ф. М. Достоевский
Гражданская война 1918-1920 годов – один из самых трагичных периодов в истории России; она унесла жизни миллионов, заставила столкнуться в жестокой и страшной борьбе народные массы разных сословий и политических взглядов, но одной веры, одной культуры и истории. Война вообще, а гражданская в частности – действо изначально противоестественное,

но ведь у истоков любого события стоит Человек, его воля и желание: еще Л. Н. Толстой утверждал, что объективный результат в истории достигается путем сложения воль отдельных людей в единое целое, в одну результирующую. Человек – крохотная, порой невидимая, но вместе с тем незаменимая деталь в огромном и сложном механизме войны.

Отечественные писатели, отразившие в своих произведениях события 1918-1920 годов, создали ряд жизненных, реалистичных и ярких образов, поставив в центр повествования судьбу Человека и показав влияние войны на его жизнь, внутренний мир, шкалу норм и ценностей.
Любая

экстремальная ситуация ставит человека в крайне сложные условия и заставляет его проявить самые значительные и глубинные свойства характера; в борьбе доброго и злого начал души побеждает сильнейшие, а совершаемый человеком поступок становится итогом и следствием этой борьбы. И нередко корыстные интересы и страх берут верх над лучшим в человеке; такая ситуация, например, изображена в романе А. Фадеева “Разгром”: Мечик, по своему же легкомыслию и юношеской увлеченности попавший в отряд, оказывается абсолютно неприспособленным к тяжелым условиям войны, ведет себя низко и недостойно. У него нет элементарного чувства долга, он не способен заботиться не только о других (Варе и даже своей лошади), но и о себе; это слабый, малодушный, эгоистичный и потому ненужный на войне человек. Мечик –
обуза для отряда; в финале же накопившиеся в его душе страх я трусливая ненависть к войне выплескиваются – Мечик предает отряд, бежит из него. Мотив бегства и предательства звучит и в другом произведении, посвященном теме Гражданской войны, – пьесе М. Булгакова “Дни Турбиных”. Здесь гетман и его приближенные оставляют на произвол судьбы целый город, бегут, спасая лишь свои жизни. Бежит и Тальберг, причем его вина едва ли меньше: этот человек оставляет в опасности жену и ее братьев.

Тальберг недостоин сочувствия, а тем более уважения (Елена так и говорит об этом Шервинскому: “Не люблю я его и не уважаю”). Действительно, все то худшее, что может проявиться в человеке в трудное время – трусость, низость, себялюбие, – воплощено в этом явно нелюбимом – герое Булгакова. Другой герой, Шервинский, присутствует при [бегстве гетмана, никак ему не препятствуя (вероятно, сознавая [бесполезность всех попыток), но после бегства сообщает Турбиным об опасности, то есть ведет себя максимально честно и – благородно в условиях бесчестной игры гетмана и его команды. Сложность ситуации заключается, в частности, в том, что [нравственный выбор, совершаемый человеком, не всегда [может быть однозначен, и благородный человек, приспособившись к внешним условиям, способен принести объективно больше добра окружающим.

Если бы не вести от Шервинского, Турбины не успели бы подготовиться к защите, а ни от кого другого эту информацию получить было невозможно. Проблема еще и в том, что порядочному человеку порой приходится перешагивать через свои принципы, – война диктует новые правила и нормы. В рассказе И. Бабеля “Мой первый гусь” герой совершает вынужденное убийство (хотя и гуся), при этом, естественно, нарушает моральные законы; но на войне убийство морально оправданно, смерть – в порядке вещей, особенно если есть реальная необходимость преступить закон “не убий” (в случае с Лютовым – герою просто невозможно было бы жить дальше с казаками). Человеку приходится идти на компромисс с собой, потому что война меняет понятие о нравственности и безнравственности, о допустимом и о недопустимом; кругом смерть, которая уже не воспринимается как нечто особенное.

В двух других рассказах Бабеля, “Письмо” и “Берестечко” (оба входят в цикл “Конармия”), автор показывает сознание, искалеченное войной; в первом – солдата Курдюкова, “в самых первых строках” своего письма матери спрашивающего о любимом жеребце Степке, а лишь “во-вторых” извещающего ее о смерти брата и отца. И сама смерть описывается с леденящим душу спокойствием, в подробностях. Сцена убийства старого еврея ужасает обыденностью, в восприятии героя ничего выдающегося в ней нет; видимо, герой видит такое не в первый и не в последний раз, и тем более страшно звучит брошенная убийцей фраза: “Если кто интересуется, … нехай приберет.

Это свободно…” Сознание человека на войне деформируется, меняется; становятся неясными, расплывчатыми рамки дозволенности.
В теме смерти, пронизывающей практически все произведения о войне, звучит один, на мой взгляд, самый страшный мотив; тот факт, что аналогичные сцены встречаются в трех очень разных работах (“Доктор Живаго”, “Конармия”, “Разгром”), говорит об остроте, актуальности и повсеместности проблемы в период войны. Эта проблема – убийство во спасение, то есть смерть, воспринимаемая в силу различных причин как необходимость, несущая облегчение умирающему. У Бабеля Долгушев сам требует смерти, осознавая, что она неминуема; Фролова (“Разгром”) убивают, но перед смертью он понимает, что в пробирке не лекарство, и фактически соглашается на гибель.

Такая ситуация мучительна и для убийц, и для жертвы; не всякий способен отнять жизнь у человека, даже обреченного: Левинсону стоит немалых душевных усилий принять это решение, а герой “Смерти Долгушева” вообще оказывается не в силах выстрелить в уже умирающего. С другой стороны, молчаливое согласие Фролова на смерть – тоже подвиг, который может совершить только очень сильный человек. Особенный случай – убийство Памфилом Палых семьи (“Доктор Живаго”): цель та же – предотвратить мучения, но здесь эта идея полностью завладевает героем и практически сводит его с ума.
В этих условиях крайне тяжело сохранить здравый ум, остаться самим собой, не дать худшему в себе одержать верх над лучшим. И все же такие люди есть; мотив героического поведения человека на войне звучит во многих произведениях, причем героизм проявляется на разных уровнях, как у руководителей, от которых требуется решительность, самообладание и, пожалуй, самое трудное – способность возложить на себя ответственность, так и у подчиненных, достоинства которых составляют храбрость и беззаветная преданность командиру и отряду. Мудрые и расчетливые руководители, Левинсон и Алексей Турбин, стремятся сохранить жизни своим подчиненным, делают для этого все возможное: Турбин приказывает юнкерам: “По домам!”, понимая, что это противоречит кодексу чести и достоинства воина, но иначе молодые, неопытные, “зеленые” солдаты погибнут, и погибнут ни за что, ничего не добившись, потому что серьезного сопротивления они все равно оказать не смогут. Должность руководителя стоила Турбину жизни: спасая других, не успел спастись сам.

В финале романа “Разгром” Левинсон не умирает, но предстает перед выжившими постаревшим; внезапно окружающие видят в нем обыкновенного человека со слезящимися глазами, похудевшего и побледневшего. Но последняя фраза романа (“…нужно было
жить и исполнять свои обязанности”) возвращает оптимистичный настрой; слабость Левинсона временна, потому что храбрый человек – это не тот, кто не испытывает страха, ведь инстинкт самосохранения есть у всех; это тот, кто умеет подавить в себе страх, поставить общие интересы, идею выше страха и не дает ему перерасти в трусость.
Не меньше храбрости требуется от подчиненных – Мороз-ки, Николки Турбина. Эти герои двух разных произведений принадлежат различным сословиям, у них совершенно разные судьбы, и, пожалуй, единственное, что их объединяет, – то лучшее, что есть в солдате: смелость, верность, преданность, в известной мере инициатива. И оба автора, Булгаков и Фадеев, явно симпатизируют героям, хотя в силу реалистичности произведений приводят их к трагичному финалу: Морозку – к героической смерти, Николку — к тяжелому ранению.
Особенное место в произведениях о войне занимают образы – женщин, казалось бы неуместные в суровых реалиях военного времени. В пьесе “Дни Турбиных” Елена, главная героиня, женщина сильная, незаурядная; она наравне с мужчинами встречает тревожные времена, находит в себе силы после отъезда мужа начать новую жизнь. В романе “Разгром” образ Вари – также один из центральных, но у Фадеева женщина воспринимается скорее не как идеал, объект поклонения (вспомним, что у Булгакова почти все мужчины в пьесе влюблены в Елену), а скорее как друг, верный товарищ и спутник. В то же время показаны ее внутренний мир и эволюция: от романтической увлеченности Мечиком к спокойному пониманию истинных ценностей и возвращения к Морозке.

Эпизодичен, но очень характерен образ хозяйки из рассказа “Мой первый гусь”, обреченно повторяющей: “Товарищ, я желаю повеситься”. Образы молодых женщин, традиционно в литературе обозначающие все хрупкое, нежное, прекрасное, подчеркивают ужасы и жестокости войны, по принципу несовместимости и контраста.
“Доктор Живаго”, “Конармия”, “Разгром”, “Дни Турбиных” – произведения, в которых отражены реалии войны с разных сторон, в жизни разных сословий, национальностей, в разных уголках страны, от Украины до Дальнего Востока. И на фоне бесконечных таежных лесов, горящих городов и разоренных деревень возникают образы людей, в судьбах которых авторы порой объединяют типические черты определенного сословия или нации; но общечеловеческие ценности не подвластны ни времени, ни пространству; везде и всегда ценились и будут цениться честность, храбрость и благородство, и то лучшее, что любили в своих героях Бабель, Булгаков, Фадеев, Пастернак, – это вечно, поэтому их произведения любят и будут любить отечественные и зарубежные читатели.