Стихотворение Измайлова “Князь Ш. и актриса Е.”
Стихотворение датировано в рукописи 1812 годом. У нас, однако, есть основания для существенно более точной датировки. “Разговор”, центральные персонажи которого легко узнаются за титульными инициалами (это драматург и поэт князь А. А. Шаховской и актриса Е. И. Ежова; последняя, впрочем, названа в тексте своим полным именем), связан с новой стадией полемики между “архаистами” и карамзинистами. “Князь Ш. и актриса Е.” – отклик на чтение Шаховским 2-й песни ироикомической поэмы “Расхищенные шубы”, состоявшееся в публичном собрании
“Разговор”, судя по его содержанию, был написан явно по горячим следам этого события и поэтому смело может быть датирован концом февраля 1812 года.
Что же произошло 23 февраля? Прочитанная в “Беседе” первоначальная редакция 2-й песни “Шуб” Шаховского существенно отличалась от печатного текста, увидевшего свет в 7-м томе “Чтений в Беседе любителей русского слова”. Она содержала выпады в адрес Карамзина, Блудова и, видимо, некоторых других карамзинистов, исключенные при публикации.
Сведения о первоначальном содержании
Стихотворение Измайлова верифицирует сообщение Батюшкова о том, что в первоначальном варианте 2-й песни содержались выпады в адрес Карамзина – и, по всей вероятности, достаточно злые. Однако полемическим ядром поэмы, судя по тексту Измайлова, и в первой редакции были стихи, направленные против В. Л. Пушкина. Эти стихи сохранились и в печатной версии.
Первый выпад – в начале песни:
Меж тем заря взошла и солнце осветило
Журнальной тягостью разбитое окно,
Которо не было еще заклеено
Посланьем дружеским творца стихов различных,
К употребленьям сим особенно приличных…
“Посланье дружеское”, пригодное только на заклейку окон, – это, конечно, намек на послания В. Л. Пушкина “К В. А. Жуковскому” и “К Д. В. Дашкову”. Далее один из персонажей “Расхищенных шуб”, нотариус Спондей, произносит гневную речь, направленную против главного героя поэмы, Гашпара, и представляющую собой пародический коллаж из стихов послания В. Л. Пушкина к Жуковскому:
Нам нужны не слова, нам нужно просвещенье;
Слов много затвердить не есть еще ученье.
Витийство без идей мою волнует кровь;
Ношу в душе моей к изящному любовь
И празднословие всем сердцем ненавижу.
Я слышу много слов, но толка в них не вижу…
Вот подлинные стихи В. Л. Пушкина, использованные Шаховским:
В славянском языке и сам я пользу вижу,
Но вкус я варварский гоню и ненавижу.
В душе своей ношу к изящному любовь;
Творенье без идей мою волнует кровь.
Слов много затвердить не есть еще ученье;
Нам нужны не слова – нам нужно просвещенье.
Шаховской, как видим, произвел самые минимальные изменения в тексте Пушкина. Главное – он разместил стихи послания в обратной последовательности, так сказать – задом наперед, и тем самым постарался показать, что толку и смысла в сочинении Василия Львовича от этой операции ни прибавляется ни убавляется.
“Разговор” Измайлова имеет, помимо прочего, и своеобразную ценность свидетельского показания. Как уже говорилось, о публичном чтении поэмы Шаховского мы знаем очень немного. И если в письме Батюшкова отразилось негодование карамзиниста, то Измайлов (несомненно, также присутствовавший на чтении), видимо, довольно точно зафиксировал реакцию на поэму со стороны беседчиков. Реакция слушателей в общем соответствует их репутации.
Заразительно смеявшийся П. А. Кикин, “новообращенный славенофил” (хранивший у себя “Рассуждение о старом и новом слоге” Шишкова с надписью Mon Evangile), прежде “считался блестящим остряком, французолюбцем и светским модным человеком”. Он и после “обращения” “продолжал считаться остряком, и язык его называли бритвою”.
“Князь Ш. и актриса Е.” своими жанрово-стилевыми. особенностями, впрочем, существенно отличается от измайловских “сказок”. Сказки – жанр, в принципе рассчитанный на публикацию и потому выводящий реальных лиц и реальные события под условными масками. “Разговор” для печати явно не предназначался. Двупланность образа как структурный принцип здесь исчезает: о литературных событиях говорится уже не иносказательно, а прямо. С другой стороны, исчезают и авторские оценки, и пуантирующая мораль (в измайловских сказках под такую мораль обычно маскировалась заключающая текст эпиграмма): перед нами своеобразный нравоописательный очерк в стихах, герои которого должны сами за себя свидетельствовать.
Наконец, отсутствие оглядки на цензуру и вообще на печатные конвенционально обусловило введение в “Разговор” достаточно рискованной сексуальной тематики и невозможной в тогдашней печати, но естественной в быту лексики.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...