“Срезал”, анализ рассказа Шукшина

Жанровые особенности

Используя классификацию самого Шукшина, рассказ “Срезал” можно отнести и к “рассказам-анекдотам”, и к “рассказам-характерам”. С первой жанровой формой его связывают такие черты, как краткость основного сюжетного события (оно “случается” в один вечер), внешняя абсурдность воспроизводимого диалога и заведомо “смеховые” ожидания слушателей (как изображенных в нем мужиков, так, собственно, и читателей самого рассказа). Со второй – точные детали, которыми безжалостный автор четко и жестко

характеризует обоих главных героев – участников импровизированного философского диспута-турнира.

Сюжет и композиция

В глухую алтайскую деревню к старухе Агафье Журавлевой приезжает из Москвы, с женой-москвичкой и дочерью-школьницей, сын Константин Иванович – “богатый, ученый”. Об этом важном событии в жизни деревни с символическим названием Новая рассказано в первом абзаце.

Что жена Константина Ивановича Валя – именно москвичка (во всяком случае – коренная жительница большого города) сразу видно по списку подарков, которые дети привезли старухе: электрический самовар, цветастый

халат и деревянные ложки. Несомненно, электрификация всей страны, задуманная еще Лениным (чье столетие с помпой отмечается как раз в 1970 году, когда был написан рассказ), дошла и до Алтая, но чай из самовара, разогретого на шишках, считается вкуснее; цветастые халаты – один из немногих товаров, доступных в любом сельмаге; а деревянные ложки в стиле “этно” хорошо смотрятся в московской гостиной в качестве знака “народности”, но будут с непониманием и даже презрением отвергнуты самим “народом”, который уже как минимум последние полвека ест металлическими ложками и тем гордится. Если бы Костя, коренной деревенский парень, вдумался в то, что он везет родной матери, то, конечно, и сам бы от души посмеялся.

Но он не вдумывается, а может, и знать не знает, что он там в своих пяти чемоданах в родную деревню везет: ему это совершенно безразлично.

Само то, что новая, московская жизнь Кости до описываемой поры была в деревне неизвестна, а дочь у него уже школьница, говорит о том, что Костя не проведывал мать как минимум лет десять, что сразу соответствующим образом его характеризует в глазах не только читателей рассказа, но и деревенских жителей. Но, так или иначе, “богатый, ученый” Костя относится к “знатным людям” деревни. А “из деревни Новой, хоть она небольшая, много вышло знатных людей: один полковник, два летчика, врач, корреспондент”.

Есть среди деревенских некто Глеб Капустин, которого “не любили” и “опасались” все матери “знатных людей”. Глеб славился тем, что “приходил и Срезал знатного гостя” (слово Срезал вынесено в заголовок, а на первой странице набрано в разрядку). В экспозиции рассказа (а она, вопреки общепринятому правилу, но по особому шукшинскому, идет не до, а после завязки сюжетного конфликта) содержится анекдот о том, как Глеб Срезал полковника, который неверно назвал фамилию графа, велевшего в 1812 году сжечь Москву. Заодно и эрудиция читателя проверяется: правильная фамилия графа – Ростопчин – в рассказе так и не названа.

Полковник говорит Распутин, и это смешно тем, кто знает как роль Распутина при Николае II, так и фамилию основного конкурента, а в чем-то и идейного оппонента Шукшина внутри “деревенского жанра”. Заметим также, что “проверяемая” Глебом область знаний “знатного человека” находится строго в пределах его компетенции: разве не полагается полковнику знать военную историю?

Поскольку Косте изначально безразлично все происходящее в деревне, он совершает роковую ошибку, не вполне удовлетворяя интерес Глеба к тому, в какой области он, Костя, по слову Глеба, себя “выявляет”. Так начинается основной сюжетный анекдот.

Глеб, который, как он сам справедливо утверждает, университетский сленг (“феню”) знать не обязан, так и не понял, что Костя и его супруга – кандидаты филологических, а не философских наук. И весь дальнейший разговор, несмотря на свою внешнюю анекдотичность, происходит строго в пределах общепринятой в стране философской системы диалектического материализма. В этом философском диспуте кандидаты филологии – к полному удовольствию деревенских слушателей – терпят жестокое, сокрушительное поражение от простого труженика пилорамы.

Герои рассказа

Костя и жена его Валя – кандидаты филологических наук, преподаватели одного из московских “филфаков”, чья зарплата в 1970 г. вполне позволяла деревенским жителям отнести их к разряду “богатых”. Ни в чем не нуждающиеся, вполне довольные собой и всецело замкнутые в пределах размеренной, обустроенной, наперед расписанной московской жизни (ведь будут еще и профессорами, а там, глядишь, и академиками), Журавлевы, если употребить цитату юбиляра 1970 г., “страшно далеки от народа”. И “народу” это тем более обидно, что Костя-то “свой”: с ним вроде бы можно и поговорить запросто, и “повспоминать, как в детстве они вместе…” – и тут автор ставит многозначительное многоточие: в сущности, все эти деревенские воспоминания для Кости давно уже ничего не значат.

“Народ” наивно верит, что “знатные люди” должны, во-первых, что-то важное “знать” и, во-вторых, использовать это “знание” на благо ему, “народу”, т. е. быть его, “народа”, представителями во всех современных областях знания и сферах деятельности. Кстати говоря, такое убеждение соответствовало и недавней “линии партии”, ведь всего шесть лет тому назад свергнутый лидер страны Н. С. Хрущев говорил о том, что и ученый, и художник, занимаясь своим делом, должны прежде всего думать о том, “что это дает колхозникам Рязанщины”. Веру “народа” в соответствие “знатных” этой “линии партии” и представляет в рассказе 40-летний Глеб Капустин – толстогубый и белобрысый, начитанный и ехидный, всегда поражающий односельчан своими “знаниями”, неизвестно откуда такой взявшийся (согласно фамилии, “в капусте нашли”).

На самом же деле Глеб действительно “демагог” (как правильно характеризует его Костя), к тому же и циник, а про источник “знаний” он проговаривается сам: “И газеты тоже читаем…” Недаром “народ” он, Глеб, “удивлял, изумлял, восхищал”, но “любви не было”.

Проблематика

Казалось бы, в этом позднем рассказе Шукшина поднимается излюбленная “шукшинская” проблема – отношение между городом и селом. Но под слоем внешней, социальной проблематики лежит философская – разобщенность того, что по привычке называется обществом и даже народом, нежелание слышать и понимать друг друга, а не то что инопланетян, о которых, по моде времени, рассуждает Глеб Капустин.

Стилистические особенности

“Диалог глухих” – прием по своему происхождению чеховский – является основным в этом рассказе. Отсюда важность речевых портретов: филологи “не на работе” говорят простыми, затертыми, ничего не выражающими словами, зато простой пильщик Глеб “пилит” (!) их, филологов, стилистически разнообразно и даже наукообразно. Автор, сохраняя объективную лаконичность, бьет героев наповал почти незаметными, но от этого еще более “убийственными” деталями.