Спор о змее и об осенней весне

Не хотел бы я жить в южном полушарии. Привык бы, конечно, как и все они привыкли. В Буэнос-Айресе ясно всякому: подует южный ветер – холод; подует северный – теплынь.

Но все-таки дико… Рождество справляют в самую жару. Благовещение – осень; Пасха, Троица – осень.

А вчера ведь и взаправду был – жаркий даже – весенний день. Двенадцатое октября. Осенняя весна. “Октябрь уж наступил – уж роща отряхает…

” Как раз и не отряхает; “нагие ветви” только что позеленели. Если б здесь побывал, назвал бы он это весенней

осенью, Ахматовой воспетой. Осенью весна; зимою…

И так далее.

Мир вверх дном,- без чертовщины, несказочно; география, только и всего. А скажешь “весенняя осень”, и ласкают слух эти слова, – не звуком, хоть ласков и он; ласкают внутренний сух, не звуком пленяемый, а смыслом. В “осенней весне” смыо немножко другой; но не это важно, а противоборство в слиянии, там и тут, совмещение несовместимого. Оно воображение завлекает в совсем особую игру, – даже когда противоречие это и менее явно, зачаточно, проявится лишь если принять игру, понять, что она больше, чем игра, и что противоречие, покуда ты будешь

играть – рассудок усыпив – тебе на радость разрешится.

Как во всем, что вчера казалось мне забавным и нелепым… Так думал я (если можно назвать это “думал”), проснувшись засветло в своей каюте.

Рано было вставать. Я и света не зажег. Но тут прервал меня другой голос, – мой же собственный, только “утренний и скучный”, хоть и по-другому, чем у цыганки в блоковских стихах. – Глаза протереть не успел, и за ту же забаву!

День деньской искал себе игрушек, тешил себя ими до вечера, сам же под конец ребячеством это назвал; выспался, наигравшись вдоволь, а теперь снова начинаешь? Да еще и не с того, чем кончил. Новенького захотелось?

Мог бы и получше что-нибудь сыскать. Эта ведь твоя “осенняя весна”, или наоборот, всего лишь, как не можешь ты не знать, риторическая фигура, оксиморон, “остроглупое” словцо. Пусть и острая, да глупость.

Лучше не остри, чтобы не глупить.

– Риторика лишь то, чтб мы отчисляем в риторику, – по винте автора, или по своей. А греков нам бранить не пристало. Имя, придуманное ими, ведь и само – оксиморон.

Тебе, для вящей остроты, перевести его захочется, пожалуй, “острая тупость”. А вот и нет: лопнет струна; до противоречия в чистом виде незачем ее натягивать, да и промаха не избежишь при этом. “Белая ночь” – мы с тобой знаем – хорошо было кем-то впервые сказано, как и по-французски, где это значит “ночь, проведенная без сна”, а “белая чернота или “черная белизна” в тупик заводит и вряд ли кому пригодится. Просчитался американский поэт, “Дважды два – пять” озаглавив свой сборник: неверная таблица умножения – все еще таблица умножения.

Простой выворот рассудка – вверх ногами, невпопад, наоборот – столь же рассудочен, как и любое невывернутое оказательство его. Умно заостренное упразднение рассудка, выход, пусть и ненадолго, из под его опеки, вот что такое оксиморон. Разума и смысла он не устраняет, но ставит особенно резкую преграду тем готовым – рассудком изготовленным – значениям и сочетаниям значений, без которых нельзя обойтись в обыденной речи, но с которыми поэзии делать нечего. – Поэзии?

Ей по-твоему и житья без таких противоречий нет? И какая же поэзия в словосочетаниях вроде “паровая конка” или “красные чернила”? – Учебников наших старых ты не позабыл; хвалю. У Поржезинского кажется, да и на лекциях Бодуэна, приводились эти примеры4; но ведь иллюстрировался ими вовсе не оксиморон.

Никакого упразднения рассудка совсем и не понадобилось для изъятия из выцветших наименований их первоначальной мотивировки конями и чернотой: ее перестали ощущать еще и до подклейки прилагательных, с ней несовместимых. Оксиморон тут и не ночевал, в отличие, например, от пусть и давно примелькавшегося, во все языки перешедшего из латыни “красноречивого молчания”. – Тут уж по-твоему и в самом деле – поэзия? – Потенциальная, хоть и ослабленная привычкой.

Заметь, что не в одних словах тут дело. Можно различными словами о говорящем, о выразительном безмолвии сказать; можно его и без всяких слов показать. “Народ безмолвствует”, это всего лишь авторская ремарка; на сцене (если этот


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Спор о змее и об осенней весне