Сочинение: “Соба­чье сердце” превращение собаки в человека

В “Роковых яйцах” и “Собачьем сердце” конк­ретные и в сюжетном отношении довольно ярко показанные последствия действий главных героев, профессоров Персикова и Преображенского, привлекают внимание читателей и затеня­ют их неконкретную вину. На первый взгляд вывод повести “Ро­ковые яйца” очевиден: открытие Персикова, попав в руки авантюриста-экспериментатора, погубило и самого создателя. В этом – рок.

Название повести подчеркивает эту мысль, соеди­няя обозначение судьбы с фамилией героя (в словаре Даля сре­ди значений

слова “рок” есть “предопределение”). Но все-таки кажется, что Булгаков хочет сказать не только это. Обратимся к тексту повести. В самом начале автор говорит: “Начало ужасаю­щей катастрофы нужно считать заложенным именно в этот зло­счастный вечер, равно как первопричиной этой катастрофы следует считать именно профессора Владимира Ипатьевича Персикова”.

Последующие события как будто опровергают эту мысль, ведь производит чудовищных змей Александр Семено­вич Рокк. Но Булгаков постоянно возвращает нас к началу – вине Персикова (и подчеркивает это несколько раз): “… Не без­дарная

посредственность, на горе республике, сидел у микро­скопа.

Нет, сидел профессор Персиков”. Почему “на горе рес­публике”? Разве изобретение Персикова так уж плохо?

Даже название “луч жизни” звучит хорошо. В. Лакшин считает, что повесть Булгакова – своеобразная реплика в споре о попытках искусственного и ускоренного воспитания “нового человека”.

Эта мысль получает дальнейшее развитие в повести “Соба­чье сердце”, где главный герой, тоже профессор, идет, как и в “Роковых яйцах”, на необычный эксперимент – операцию по превращению собаки в человека. По поводу дня операции рас­сказчик говорит: “И вот в этот ужасный день, еще утром, Ша­рика кольнуло предчувствие. Вследствие этого он вдруг заскучал и утренний завтрак… съел без всякого аппетита”.

Рассказчик на­зывает день ужасным. Можно полагать, что это мнение Шари­ка, и Булгаков просто использует довольно популярный лите­ратурный прием, показывая мир глазами героя, в данном слу­чае Шарика. Но это не совсем так.

День назван довольно ужасным до того, как Шарика кольнуло предчувствие, и Бул­гаков внимательно и точно подбирает слова. Если бы он хотел сказать, что Шарик считал день ужасным, он так и сказал бы. И в начале повести “Роковые яйца” вечер называется злосчаст­ным, что также не мнение действующего лица.

С самого начала предчувствие простой дворняжки помогает понять, что эксперимент плох. Уже после операции из дневни­ка помощника профессора Преображенского Ивана Арнольдо­вича Борменталя мы узнаем, что на предложение последнего развить Шарикова “в очень высокую психическую личность” Преображенский просто хмыкает и отвечает зловещим тоном: “Вы думаете?” Его сомнения подробно объясняются в одном из разговоров ночью после того дня, когда Шариков получил имя и отчество. Преображенский говорит: “Старый осел Преобра­женский нарвался на этой операции, как третьекурсник.

Прав­да, открытие получилось, вы сами знаете какое… но только имейте в виду, Иван Арнольдович, что единственным резуль­татом этого открытия будет то, что все мы будем иметь этого Шарикова вот где… Вы знаете, какую работу проделал, уму не­постижимо. И вот теперь спрашивается, зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают!”.

Самое главное здесь в том, что Преоб­раженский видит: он ошибся и сам виноват, что хотел сделать и сделал открытие, не думая о последствиях, в отличие от Пер­сикова, который не видел своей вины и, может быть, именно поэтому и был наказан. Преображенский вполне определенно и недвусмысленно заявляет: “Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти ощупью и параллельно с природой, форсирует вопрос и приподымает завесу! На, по­лучай Шарикова и ешь его с кашей”.

Эта мысль, безусловно, принадлежит не только профессору Преображенскому, но и са­мому Булгакову. Профессор Преображенский понимает: он не виноват, что в результате эксперимента получился такой нич­тожный человек, как Шариков, но профессор виноват в том, что сам эксперимент и его философское обоснование были на­правлены против природы.

Для Булгакова операция Преображенского, открытие Перси­ковым “луча жизни”, социальная революция, “вся эта соци­альная кутерьма (тоже своеобразный эксперимент) – вещи од­ного порядка, и в сущности похожи в стремлении искусственно, с помощью науки усовершенствовать человеческое общество и природу. Единственная разница между действиями Преображен­ского и Персикова в том, что первый сам делает операцию, а открытие второго использует Александр Семенович Рокк. Но ис­ходя из булгаковского понимания нравственности, это абсолют­но ничего не значит. Отвечает тот, кому принадлежит идея.

Пер­сиков, кроме того, виноват еще и в том, что он, предвидя, как ученый, возможное бедствие, ничего не сделал для его предотв­ращения.

Иное отношение, как уже говорилось выше, к своему экс­перименту у профессора Преображенского. Нужно сказать, что он активно сопротивляется не только результату собственного эксперимента, но и тому, что происходит вокруг и с чем он не согласен. Его обличительные речи резки и остроумны, во многом попадают в точку, кажутся вполне актуальными и се­годня.

Закономерны сюжетные и смысловые параллели, проведен­ные современными исследователями между персонажем повес­ти М. Булгакова “Собачье сердце” Шариковым и Присыпкиным из широко известной пьесы В. Маяковского “Клоп” (1928-1929). Во многом сходны проблемы, волнующие писателей. Они выс­меивают в своих произведениях демагогию, невежество, хамст­во, стремление все “делить поровну”, ничего не производя, только извлекая выгоду из своего “привилегированного” проле­тарского происхождения.

Устремления героев, изменения, происходящие с ними, передаются через ряд деталей, в том числе портретных.О пере­рождении Присыпкина говорит его отказ от прежнего имени и фамилии (теперь это Пьер Скрипкин) и замена одежды рабо­чего на нарядный костюми лакированныетуфли. Шариков пред­почитает необыкновенно нравившимся ему вначале галстуку ядовитой расцветки и сияющим штиблетам кожуи портфель. Социальный смысл этих деталей еще больше подчеркнут в пье­се Н. Эрдмана 20-х годов “Мандат”.

Герой этого произведения появляется в полувоенной форме и с мандатом,один вид которо­го гарантирует реальную власть. Таким образом, писатели по­чувствовали ту угрозу, которую несли культуре, стране агрес­сивно-невежественные присыпкины и шариковы, эти “порази­тельные паразиты”, оказавшиеся у власти.

Каковы же перспективы очеловечивания, одушевления тех, кто на основании лишь “внешних мимикрийных признаков” ошибочно отнесен к “гомо сапиенс”?

В пьесе Маяковского вопрос о судьбе Присыпкина (“обывателиуса вульгариса”) перенесен в будущее и решается от име­ни коллектива- счастливых жителей федерации земли.

Заключительные сцены пьесы Н. Эрдмана показывают ра­зоблачение и крах надежд замаскировавшихся монархистов. Од­нако вопрос о последствиях усиления власти людей с мандатом таким финалом не снимается. Именно поэтому на протяжении всего действия внимание зрителя сосредоточено на двух эле­ментах декорации: военной фуражке и мандате, которые стано­вятся образами-символами, знаками приближения еще более сурового времени.

Вывод, к которому пришел М. Булгаков, довольно пессими­стичен. Шариков не способен к труду, он не хочет “учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом соци­ального общества”, однако он уже “поступил на должность”, и в руках “его появился револьвер… Эксперимент Преображенс­кого по форсированному созданию нового человека явно не удался, он нарушил законы, выработанные природой и обще­ством.