Сочинение на тему: Сатира в произведениях Салтыкова-Щедрина

Еще одним великим русским сатириком XIX века был Салтыков-Щедрин. В его творчестве сатира заняла первое место, это был сатирик по преимуществу. Ряд особенностей отличает сатиру Щедрина: это, во-первых, исключительная сосредоточенность на социальной проблематике, во-вторых, своеобразие объекта сатирического осмеяния, и в-третьих, особые художественные средства сатиры.

Салтыков-Щедрин никогда не писал абстрактной сатиры на пороки человека вообще, сатирическому осмеянию в его произведениях подвергались всегда общественные явления.

Это

и неудивительно, так как и положительный идеал Щедри­на лежал не в этической, а в социальной области. Несоответ­ствие действительности и идеала, глубокое противоречие между ними, а главное, то, что Щедрин отчетливо видел, на­сколько сильны негативные тенденции в обществе, все это придавало его сатире особый привкус – горький, часто даже желчный. Его сатира была беспощадно-презрительна и в наи­меньшей степени ставила своей задачей развлечение читателя. Своеобразие его сатиры и всего строя писательской личности очень точно уловил и очертил Чехов, который после смерти Салтыкова-Щедрина писал: “Мне жаль Салтыкова.

Это была крепкая, сильная голова. Тот сволочной дух, который живет в мелком, измошенничавшемся душевно русском интеллигенте среднего пошиба, потерял в нем своего самого упрямого и на­зойливого врага. Обличать умеет каждый газетчик, издеваться умеет и Буренин (реакционный журналист конца XIX в. – А.Е.), но открыто презирать умел один только Салтыков. Две трети читателей не любили его, но верили ему все.

Никто не сомневался в искренности его презрения”.

Объектами сатирического осмеяния для Салтыкова-Щедри­на становились все проявления самодержавно-крепостничес­кого общества второй половины XIX века: состояние культуры (“Орел-меценат”), быт и нравы общества (“Губернские очер­ки”), либеральная интеллигенция (“Коняга”, “Вяленая вобла”, “Карась-идеалист”), жизнь обывателя (“Премудрый пескарь”), моральная и физическая деградация помещиков (“Господа Го­ловлевы”), зарождающаяся сельская буржуазия (“Столп”) и многое другое. Но главное внимание Щедрина было все-таки направлено на два полюса тогдашнего общества – на само­державие и народ, причем и та и другая сторона подвергались сатирическому осмеянию почти в равной степени. Почему сатирически осмеивалось самодержавие – это понятно приме­нительно к писателю, который был убежденным революционером-демократом.

Историческая обреченность этого государст­венного института, его паразитизм, тупая, бессмысленная жестокость, реакционная сущность – все это вызывало есте­ственный протест и уничтожающую насмешку, которая наибо­лее ярко воплотилась в сказках “Медведь на воеводстве”, “Орел-меценат” и в романе “История одного города”. Но не менее едкой насмешке подвергается в произведениях Щедрина и народ, крестьянство. Почему? Сам Щедрин писал, что следу­ет различать “народ как носитель идеи демократизма” и “народ исторический”. “Народ как носитель идеи демократизма” – в этой формулировке подчеркивалось великое общественное зна­чение народа, который был единственным классом, заслужи­вающим социального сочувствия, тем самым классом, для блага которого в конечном итоге работали революционеры-демо­краты, в том числе и Щедрин.

Народ же “исторический” – это то конкретное состояние, в котором находится русское кресть­янство в данное историческое время. И этот исторический на­род еще очень и очень далеко отстоял от революционно-демо­кратического идеала, от того, каким бы его хотел видеть Щед­рин. Поэтому главное внимание в своих произведениях сатирик обращает на отрицательные стороны народа, воспитанные ве­ками рабства. Это низкая степень социального самосознания, униженность, забитость, готовность выполнить все, что потре­буют “господа”, полная пассивность даже тогда, когда речь идет о собственной жизни.

Подробно эта психология “народа исторического”, еще не доросшего до того, чтобы самому ре­шать свою судьбу, проанализирована Щедриным в романе “Ис­тория одного города”. Не раз обращался к этой проблематике Щедрин и в сказках. Так, уже в своей первой сказке – “По­весть о том, как один мужик двух генералов прокормил” – Щедрин с едким сарказмом рисует образ безответного и на все готового мужика, который доходит до того, что сам для себя вьет веревочку, которой генералы привяжут его к дереву, “чтоб не убег”, среди изобилия плодов осмеливается взять себе толь­ко одно кислое яблоко, всячески заботится о генералах и убла­жает их.

Те же черты народного характера просматриваются и в сказке “Дикий помещик” – крестьяне там послушны помещику и представителю власти, с ними можно сделать что хочешь, и они уподобляются рою пчел, которых можно беспрепятст­венно отловить и прикрепить к месту. Едкой горечью пропита­на и сказка “Коняга”, в которой мужицкая работящая лошадь все работает и работает, в то время как окружающие ее тунеяд­цы-пустоплясы рассуждают, отчего это она еще до сих пор не померла и как. выдерживает такую каторжную жизнь. Сказка заканчивается горькой и саркастической фразой: “Трудись, ко­няга!”, в которой выразилось все презрение Щедрина к народу, не способному изменять свою участь.

Но это презрение – во многом от бессилия что-либо изменить, от отчаяния.

Щедрин был смелым новатором и в области сатирической формы. В частности, он впервые стал широко и активно при­менять для целей сатирического осмеяния фантастику и гро­теск. Фантастика позволяла Щедрину предельно заострить социальную ситуацию, выявить ее скрытую сущность.

На­пример, в сказке “Повесть о том, как один мужик двух генера­лов прокормил” острота ситуации подчеркивается тем, что действие переносится на необитаемый остров, на котором нет никого, кроме генералов и мужика. А значит, нет и “аппарата принуждения”, нет армии, полиции, жандармов и проч. Л му­жик все-таки и в этих условиях служит генералам верой и правдой – не под гнетом социальных или экономических об­стоятельств, а по многовековой привычке к рабству.

Фанта­стический сюжетный ход позволяет ярче выявить черты соци­альной психологии и заодно показать всю нелепость, а значит, и внутреннюю комичность существующего в России общест­венного миропорядка. Или вот, например, в “Истории одного города” один из градоначальников имел в голове вместо мозга музыкальный ящик, который играл только два романса: “Не потерплю!” и “Разорю!” Здесь при помощи фантастического заострения и преувеличения сконцентрирована вся суть поли­тики самодержавия, как она представлялась Щедрину. И здесь фантастика служит средством высмеивания: оказывается, можно вполне управлять государством, имея вместо головы музыкальный ящик, лишь бы только этот ящик играл нужные “романсы”…

Особой разновидностью фантастики, которой часто пользо­вался Щедрин, был гротеск – сочетание фантастического с на­рочито бытовым, приземленным, сугубо .современным. Так, например, в сказке “Медведь на воеводстве” медведь, отправ­ляясь править, собирается в первую очередь разорить типогра­фии и университеты, а “здравомысленный заяц” из одноимен­ной сказки читает “статистические таблицы, министерством внутренних дел издаваемые”. Такой прием позволял Щедрину показать условность сказочной атмосферы, сделать иносказа­ние более прозрачным, указать на современное звучание произ­ведения.

Гротеск служил и безотказным приемом усиления комического эффекта, поскольку построен на нелепости, несо­образности.

Произведения Щедрина – образец бескомпромиссной со­циальной сатиры, может быть, и не такой смешной, как у дру­гих писателей, но чрезвычайно глубокой и беспощадной, ед­кой и язвительной, нетерпимой по отношению к социальным и нравственным уродствам.