Сочинение на тему: РОМАН-АНТИУТОПИЯ Е. ЗАМЯТИНА “МЫ”. Часть 2

Восхищение существующим порядком вещей отно­сится в Едином Государстве к разряду не только раз­решенных, но и обязательных эмоций. Любое решение Хранителей, а тем паче – Благодетеля подлежит, по­мимо беспрекословного выполнения, всяческому одоб­рению и восхвалению.

Даже творчество, казавшееся во все времена не поддающимся контролю, здесь было поставлено на служебные рельсы. В первой главе, в записи, воспро­изводящей статью, посвященную предстоящему стар­ту “Интеграла”, мы читаем: “Всякий, кто чувствует себя в силах, обязан

составлять трактаты, поэмы, ма­нифесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого Государства. Это будет первый груз, который понесет “ИНТЕГРАЛ”.

Чуть позднее Д-503 восхваляет “Математические Нонны”, посвященные правилам арифметики, “Шипы” – о Хранителях, “Ежедневные оды Благодетелю”. Абсурдность “служебного” сочини­тельства особенно хорошо видна в ссылке на трагедию “Опоздавший на работу”. Как в кривом зеркале, при­званном усиливать искажения, мы видим здесь множе­ство реально существующих “творцов под заказ”.

Музыка в Едином Государстве вовсе искалечена.

Теперь каждый “нумер”, вращая ручки специального аппарата, способен “производить до трех сонат в час”, превращаясь в балаганного шарманщика, мнящего се­бя композитором.

Еще очень многое в Едином Государстве кажется сегодня нам чужим и невозможным: регламентация деторождения, грандиозный фарс выборов Благодете­ля, радость и восхищение жестокими казнями даже не инакомыслящих, а просто – мыслящих. Разницы между Операционным, где занимаются вивисекцией живого человека, и средневековым застенком инкви­зиции практически нет. Наверное, нацисты, делавшие опыты над человеческим “материалом”, тоже так считали.

Однако роман “Мы” посвящен отнюдь не только описанию абсурдного, сверхразумного и безжалостного Единого Государства. Не все в этом исчадии цивилиза­ции гладко, не до всего добралась сокрушительная мощь Часовой Скрижали. И потому герои романа, скрывающие под внешней скорлупой “нумеров” челове­ческие чувства, вступают в конфликт со своей средой существования – каждый по-своему.

И это неизбежно, ибо помимо холодного разума человек обладает еще и чувствами. И как бы виртуозно ни распоряжалось ими государство, все равно у людей в той или иной степени возникает стремление к протесту. В первую очередь к протесту против установления запретительных ра­мок, против всеохватывающего регламента. Можно рас­топтать личность, сделать ее “нумером” – здесь нет большой проблемы для Единого Государства.

Но “про­диктовать” – еще не значит “убедить”. Поэтому до сих пор существуют Хранители, а в Государственной Газе­те периодически появляются заявления: “По достовер­ным сведениям – вновь обнаружены следы до сих пор неуловимой организации, ставящей себе целью осво­бождение от благодетельного ига Государства”. Поэто­му еще случаются праздники Правосудия – публич­ные казни клеток, посмевших быть недовольными пре­быванием во всеобъемлющем теле.

Конечно, зарождение протеста – процесс болез­ненный. Болезненный и медленный. Каждый из героев романа когда-то терзался своей необычностью, несоот­ветствием стандартам Государства. Женщину под но­мером I-330 мы видим уже прошедшей эти изменения, уже ставшей хорошо замаскированной раковой опухо­лью, подтачивающей могущество Государства.

Она и будет для “нумера” Д-503 проводником из мира ма­тематического в мир человеческий.

Дорога, избранная Д-503, терниста и извилиста. Особенно вначале, когда герой еще только начал осо­знавать возможность существования под одним небом не только высшей математики Единого Государства, но и парадоксального, природно-хаотичного окружаю­щего мира. То, что для “нумеров” считается пустым и уничтоженным Двухсотлетней Войной, на поверку оказывается наполненным жизнью.

И эта жизнь пре­красно обходится без Часовой Скрижали. Впервые Д-503 испытывает настоящее потрясение. То, что он уже успел пережить, не идет в сравнение с какими-то человекоподобными существами, с пищей, которая произросла на земле, а не получена из нефти.

Благодаря тому, что повествование идет от первого лица, читатель не является сторонним наблюдателем метаморфоз Д-503, а сопереживает ему, как бы идет в ногу с ним. Его конспект – это почти учебник, из ко­торого можно узнать, как из податливого, напичканно­го программами и установками робота превратиться в человека. Мы не видим готовности героя воспринять перемены, но так и бывает в жизни. Невозможно вы­рвать из себя с корнем то, что усваивалось и привива­лось с младых лет.

Д-503, заболевший человечностью, проходит все стадии недуга. И неприятие, и баланси­рование между новым и привычным, и – наконец, окончательный сдвиг, бунт. К сожалению, так и не за­вершившийся: Д-503 сделали операцию по удалению центра фантазии и он снова вернулся в стройные ряды “нумеров”.

Фантазия, точнее способность мечтать и чувство­вать, – вот та черта, которая Единому Государству кажется самой опасной и разрушительной. Это небе­зосновательно, ибо когда человеку ничего не нужно, и он доволен существующим порядком в обществе, то он этому самому порядку абсолютно безвреден. И Государство массированно готовится к Великой Опе­рации – удалению фантазии.

Пробуждение у главного героя фантазии начинает­ся с малого – с каких-то необычных ощущений под древнюю, непонятную симфонию Скрябина: “И вот, медленно – солнце. Не наше, не это голубовато-хрустальное и равномерное сквозь стеклянные кирпичи – нет: дикое, несущееся, опаляющее солнце – долой все с себя – все в мелкие клочья”. Гармоничная, идеаль­но-точная музыка Единого Государства бессильна про­будить в душе хоть что-то, а кажущаяся дикой симфо­ния Скрябина вдруг оказывается способной устроить настоящий переворот, она становится камешком, кото­рый может вызвать лавину.

А потом к Д-503 приходят сны. Это означает, что он уже другой, он уже никоим образом не “один из”. Сны – это личное, это непостижимое и не поддающее­ся анализу. “Нумер”, которому снятся сны, обречен стать человеком. Алкоголь и безумная, не укладываю­щаяся ни в какие рамки законов Единого Государства любовь главного героя к I-330 – это только лишь до­полнительные удары по внутренней упорядочности.

В результате – математик, один из важнейших строи­телей “Интеграла”, на испытаниях ведет себя безумно, даже по нашим меркам. Тем трагичнее итог – опера­ция по удалению центра фантазии.

В ходе романа метаморфозу в человеческую сторону проходят также поэт R-13 и влюбленная в героя 0-90. Поэта заставляют рифмовать приговор смертной каз­ни – повода для празднества, публичного шоу, на кото­ром Благодетель наглядно показывает: во главе Единого Государства стоит палач. Благодетель и не спорит: “Вы думаете – я боюсь этого слова? А вы пробовали когда-нибудь содрать с него скорлупу и посмотреть, что там внутри?

Я вам сейчас покажу. Вспомните: синий холм, крест, толпа. Одни – вверху, обрызганные кровью, при­бивают тело к кресту; другие – внизу, обрызганные слезами, смотрят.

Не кажется ли вам, что роль тех, верхних, – самая трудная, самая важная”. Может быть, Благодетель и считает роль палача почетной, но каково поэту подчинять свой дар смерти?

“Всякий подлинный поэт – непременно Колумб”. Но можно ли первопроходца, первооткрывателя неиз­веданного заставлять выполнять карательные функ­ции? Никогда!

Поэт, несмотря на тиски, рамки, стерео­типы, не может пойти против своей природы. R-13 не способен творить по-настоящему, когда знает: его сти­хи станут напутствием и осуждением живому сущест­ву, которое сейчас лишат жизни.

А на выборах Благодетеля R-13, рискуя собой, спа­сает I-330, которая осмелилась прилюдно выразить свой протест, значивший больше, чем просто шаг про­тив поступательного движения массы. Ее протест по­казателен для тех “нумеров”, которые всю жизнь были уверены: невозможен голос “против”. Сомнение губи­тельно для слепой веры.

Вот главное преступление 0-330. Именно за него ее в итоге отправили в мучитель­ный Газовый Колокол, а не на относительно гуманную Машину Благодетеля.

0-90 перед Единым Государством виновата, и ее вина двойная. Во-первых, она осмелилась любить Д-503 даже после того, как на него был выписан “розо­вый билет” – другой женщине. Во-вторых, она посмела разбудить в себе материнские чувства и зачать ре­бенка без ведома и разрешения Государства. Она зна­ет, что такое не прощается.

Но мужество и желание оставить память о любимом человеке сильнее угрозы смертной казни: “Пусть! Но ведь я же почувствую его в себе. И хоть несколько дней.

Увидеть – только раз увидеть у него складочку вот тут – как там – как на столе. Один день!”

0-90 готова пожертвовать своей жизнью. Но, к сча­стью, ей предлагается другой путь. Пусть он и требует переломить себя, попросить помощи у соперницы. Но главное – мать и ребенок останутся живы.

Вырас­тет свободная личность, которая не будет задавлена Часовой Скрижалью. Вырастет надежда, что бездуш­ная математика проиграет.

“Мы” – это не только роман-антиутопия, но и ро­ман-предостережение. Хотя автор перенес действие в очень далекое будущее, он смог отразить события, некогда происходившее в истории нашего мира. В ча­стности, это отражение средневекового мракобесия и разгула инквизиции.

Единственный способ избежать перспектив замятинского произведения – не забывать: разум без сердца – чудовищен. Холодный интеллект способен совершить значительно больше преступлений, чем са­мая горячая, идущая от сердца, ярость.