Сочинение на тему: Имена персонажей в смысловой структуре повести “Котлован”

Имена персонажей в смысловой структуре повести “Котлован”

Имя персонажа – та “одежка”, по которой его встречают в литера­турном произведении. Со времен классицизма известны “говорящие” имена (Правдин и Вральман у Фонвизина, Молчалин и Тугоуховский у Грибоедова), значением которых, собственно, и исчерпывался харак­тер героя. Ничего не говорящие имена могут строиться на фонетической – артикуляционной – игре: достаточно вспомнить, как выбиралось имя гоголевскому Акакию Акакиевичу из выпавших в святцах Варуха, Варадата,

Варахасия или мученика Хоздазата.

В кон­це концов, имя может быть просто выдумано писателем, но тогда тем более важно понять, чем обусловлена “конструкция” имени и как свя­заны имя и его носитель.

Имена персонажей в прозе Платонова привлекают внимание своей не­обычностью и даже нарочитой искусственностью, “сделанностью”. Жа- чев, Чиклин, Вощев – все эти имена строятся по типичной для русских имен схеме (оканчиваясь на -ев и -ин), но не имеют “прямого” лекси­ческого значения. Вместе с тем Козлов, Сафронов и Медведев (так звали медведя-молотобойца) носят вполне привычные и весьма

распростра­ненные фамилии, значение которых не воспринимается как характери­стика героя.

Особо следует сказать и о том, что именами наделены не все персона­жи “Котлована”. Активист, поп, председатель сельсовета, “середняц­кий старичок”, просто “зажиточный” названы лишь по их социальному статусу. Однако в контексте “Котлована” отсутствие имени – не менее значимая для характеристики героя информация, чем буквальное зна­чение или происхождение имени.

Важнейшее место среди имен собственных в повести, безусловно, зани­мает фамилия Вощев, которая становится главным смысловым фокусом “Котлована”. Происхождение этой фамилии не связано с каким-то одним конкретным словом. Смысловая основа фамилии – “вощ” – может ассо­циироваться и с корнями “воск/вощ” (как в слове “вощеный”), и со зву­чанием слова ” вообще”, которое в разговорной речи произносится как “ваще”, и с близким по звучанию наречием “вотще”.

Ряд фонетических аналогий можно продолжить русской пословицей “Попасть как кур во щи (в ощип)”, в которой центральным является звуковой комплекс “вощи”.

При внешней несовместимости и даже противоречивости всех этих зна­чений в истории Вощева они связываются воедино, взаимно дополняя друг друга. “Воск” – природный и хозяйственный материал – не связан напрямую с психологическим миром персонажа; но достаточно вспом­нить, как Вощев собирает в мешок “всякую безвестность” мира для памя­ти, – и можно убедиться, что ничто “природное и хозяйственное” Вощеву не чуждо. “Вообще” напоминает о главном деле жизни героя – поиске смысла отдельного и общего существования, попытке додуматься до “пла­на общей жизни”. С “вотще” связана идея тщеты и разочаровывающей безрезультатности такого поиска и обреченности героя. Сюжет русской пословицы в связи с историей Вощева в “Котловане” неожиданно получа­ет грустно-комическое воплощение: в колхозе имени Генеральной Линии активист определяет Вощева на “куриное дело” (“перещупать всех кур и тем определить к утру наличие свежеснесенных яиц”).

Фамилия Вощева уже на первой странице повести определяет логику его духовного пути – от надежды обрести “всемирную истину” к осозна­нию (после смерти Насти) тщетности общих усилий в достижении идеа­ла и личного существования.

Традиционные русские фамилии – Козлов, Сафронов, Медведев, как может показаться, уступают по своему смысловому объему фамилии Во­щев. Очевидна лишь сюжетная этимология фамилии Медведев: Медве­дев и есть медведь. Абсолютно реалистическая фамилия принадлежит, однако, совсем не традиционному для реалистической поэтики персона­жу – медведю-молотобойцу, обладающему классовым чутьем.

Однако между именем собственным (Медведев) и нарицательным (медведь) есть несколько промежуточных звеньев: Миша (“Миш” – в обращении к медведю деревенского мельника и кузнеца), Мишка, Миха­ил. “Человеческие” уменьшительно-ласкательные формы в обращении к медведю подчеркивают будничность фантастики – пролетарский мо­лотобоец Миша вместе с людьми раскулачивает зажиточных крестьян в колхозе имени Генеральной Линии. Человеческие черты особенно ярко обозначаются в обращении к медведю Насти – “Медведев Мишка”. Именно в восприятии Насти медведь окончательно “превращается” в че­ловека: “Одна только Настя смотрела ему вслед и жалела этого старого, обгорелого человека”.

После смерти Насти Мишка снова становится только медведем: “…колхозники… возили в руках бутовый камень, а медведь таскал этот камень пешком и разевал от натуги пасть”.

Фамилия же Козлов, внешне связанная по этимологии и способу об­разования с фамилией Медведев (название животного в корне и суффиксы -ов и -ев), по своему контекстуальному значению в “Котловане” оказыва­ется ее антитезой. Жаргонное значение слова “козел” указывает на самого презренного человека; Козлов – вечно отстающий и самый жалкий зем­лекоп, запас душевных и физических сил которого критически оценен Сафроновым: “Не переживет он социализма…” Таким образом, в системе персонажей повести Козлов и Медведев оказываются антиподами – но не только потому, что один – человек, а другой – зверь, а потому, что один – презираемый “паразит”, а другой – уважаемый пролетарий.

С “животной” этимологией имен собственных связано в повести и имя партийного функционера Пашкина. Его зовут Лев Ильич. Внешняя этимологическая связь имени Лев с фамилиями Козлов и Медведев вновь оказывается обманчивой. “Царственные” краски имени Лев сти­раются в “контрреволюционном” сочетании политически правильного отчества (Владимир Ильич) и ошибочного имени (Лев Троцкий). “Не­правильное” имя даже становится уликой в партийном разбирательстве, устроенном по заявлению Жачева.

Лев Ильич – бюрократ постреволю- ционной генерации, и его имя – не столько указание на какие-то лично­стные черты персонажа, сколько сатирический “портрет” партийного активиста, который сумеет удержаться на плаву при любом повороте “генеральной линии”.

В противовес Льву Ильичу Пашкину его партийный коллега на селе – активист – вообще лишен имени. В сравнении с Пашкиным, сю­жетные функции которого ограничены, активист – значительно более деятельная фигура, он инициатор и главный участник раскулачивания “зажиточного бесчестья” в колхозе имени Генеральной Линии. Нарица­тельное существительное пристало к активисту так прочно, что начало выступать в роли имени; на селе была даже “уменьшительно-ласкатель­ная” форма от “активиста” – “актив”.

Социально-политическая функ­ция вытеснила в человеке живые черты, заполнила его целиком и отме­нила необходимость в индивидуальном имени.

Еще одна парадоксальная деталь связана с появлением в “Котлова­не” – причем появлением сюжетно не мотивированным – Ивана Семе­новича Крестинина. Эпизод с его участием занимает несколько строчек, и более значимым оказывается скорее имя персонажа, нежели его уча­стие в изображаемых событиях. “Старый пахарь” Иван Крестинин – мужик вообще (в фамилии очевидна связь со словом “крестьянин”), рус­ский человек (Иван – нарицательное имя любого русского), христианин (однокоренные слова- “крестить”, “крещение”). Его участь в повес­ти – обобщенное выражение трагической судьбы русского крестьянина в эпоху коллективизации: “Старый пахарь Иван Семенович Крестинин целовал молодые деревья в своем саду и с корнем сокрушал их прочь из почвы, а его баба причитала над голыми ветками”.

И наконец, наибольшая смысловая нагрузка приходится на имя На­сти, олицетворяющей будущее счастье и “истину всемирного происхож­дения”. Буквальное значение имени- “воскресшая”. Настя действи­тельно однажды буквально выходит из могилы: Чиклин уводит ее из комнаты (повествователь уточняет – комната была без окон), в которой умерла ее мать и в которой Чиклин сделал “склеп” для умершей. Одна­ко значение имени Насти оказывается в трагическом противоречии с ее судьбой: предназначенная для новой, вечной жизни, сумевшая однажды уйти от смерти, она погибает, унося с собой надежду и веру.

Смерть Насти – сюжетный и смысловой итог повести, и ее могила в котловане общепролетарского дома – мрачная эмблема утопического счастья.

Имена собственные в “Котловане”, таким образом, выступают не только в традиционной функции – как средство характеристики персо­нажей. Значения имен связаны и со всеми остальными уровнями текста – сюжетом, образным и символическим строем – и могут быть адекватно поняты только с учетом их контекстуальных связей. Ключе­вая роль в смысловой структуре “Котлована” принадлежит именам Во­щева и Насти: смерть “воскресшей” символически выражает тщетность надежд на всеобщее счастье в утопическом мире.