Собакевич – персонаж поэмы Н. В. Гоголя “Мертвые души”

Фольклорные источники образа Собакевича былинные и сказочные богатыри (Еруслан Лазаревич, Илья Муромец и т. п.). Возможные литературные источники: Тарас Скотинин из комедии Д. Фонвизииа “Недоросль”, медведеподоб-ный разбойник Бурдаш из романа М. Загоскина “Юрий Милославский”. Богатырская мощь Собакевича (нога, обутая в сапог исполинского размера), подвиги за обеденным столом (ватрушки “гораздо больше тарелки”, “индюк ростом с теленка”, съеденная зараз “половина бараньего бока”), богатырское здоровье Собакевич (“пятый

десяток живу, ни разу не был болен”) пародируют облик и деяния сказочных и былинных богатырей.

Фамилия Собакевич формально не связана с его внешним обликом: Собакевич похож “на средней величины медведя”; цвет лица “каленый, горячий, какой бывает на медном пятаке”; его имя – Михайло Семенович – также указывает на фольклорного медведя.

Однако ассоциативно фамилия соответствует характеру и портрету: у Собакевича “бульдожья” хватка и лицо; кроме того, к людям он относится, как цепной пес (ср. иронически обыгранные Гоголем слова С. после согласия продать души: “да уж нрав такой

собачий: не могу не доставить удовольствие ближнему”). Грубость и неуклюжесть – суть портрета С. Природа, создавая его лицо, “рубила со всего плеча: хватила топором раз – вышел нос, хватила другой – вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет…”. Бездушность С. подчеркивает метафорическая подмена лица широкой молдаванской тыквой, а ног – чугунными тумбами. Вещи вокруг С. повторяют тяжелое и прочное тело хозяина: крепкий и асимметричный дом, “как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов”; крестьянские избы и колодец из корабельного дуба, но без всяких резных узоров; пузатое ореховое бюро – совершенный медведь; стол, кресло, стулья, казалось, говорили: “И я тоже Собакевич!” Даже дрозд похож на С.

Собакевич привязан к земному и строит так, будто намерен жить вечно, не думая ни о смерти, ни о душе; С. бездетен (ср. евангельскую притчу о богаче, настроившем новые житницы: “Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому ж достанется то, что ты заготовил?” (Ев. от Луки, 12:20)). С.- хозяин, материалист, и ему нет дела до “сокровищ на небесах”. Гипертрофированная практичность С. контрастна слащавым “эмпиреям” Манилова, так же как привычка ругать все подряд, видеть во всех мерзавцев и мошенников противопоставлена восторженной идеализации людей, присущей Манилову.

Губернатор у Собакевича “первый разбойник в мире”, “за копейку зарежет”. Весь город – христопродавцы, “мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья”.

Чиновники, по мнению С., “даром бременят землю”, а стряпчий Золотуха – “первейший хапуга в мире”.

Собакевич русофил и ненавидит все западное. Он готов перевешать немцев и французов, так как те придумали диету, воображая, “что и с русским желудком сладят”. С. не детализирует, он сторонник целого, гигантского.

В этом, согласно С., проявляется истинно русская натура: “У меня когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся!” У полицмейстера, пока гости беседовали, С. “доехал” осетра. Душа Собакевич погребена под тяжестью плоти или, по словам Гоголя, где-то за горами закрыта “толстою скорлупою”, “как у бессмертного Кощея”. О душе С. вспоминает только торгуясь с Чичиковым, сводя ее неуловимую сущность к сугубо вещественной оболочке, к пище: “У вас душа человеческая все равно что пареная репа” (ср. “редька, варенная в меду”).

Нереализованные героические потенции “омертвелой” души С. пародийно представлены портретами героев греческого национально-освободительного движения 1821-1829 гг. (Маврокордато, Миау-ли, Канари), впрочем, их героизм, исключительно лубочного толка, вырождается у С. в пустую внешнюю грандиозность (“толстые ляжки и неслыханные усы”), подчеркнутую алогизмом портрета Багратиона, “тощего, худенького, с маленькими знаменами и пушками”, “в самых узеньких рамках”.

Собакевич “человек-кулак”. Метафора Гоголя выражает общечеловеческую страсть, олицетворенную в образе С.,- страсть к тяжелому, земному, плотскому. Это – стяжательство особого рода, оно кардинально отличается от беспочвенного, зыбкого стяжательства Чичикова ; напротив, оно предметно, по-хозяйски прочно (даже ” Мертвые души ” у С. не дрянь-душа, а “ядреный орех, все на отбор”), за душу С. “заламывает” сто рублей и не брезгует мошенничеством, подсунув в список душ бабу – “Елизавету Воробья”.

Сила и воля С. (“Нет, кто уж кулак, тому не разогнуться в ладонь!”) лишены идеала, сердцевины, души, по сути, они так же мертвы, как мечтательность Манилова или скупость Плюшкина, в конечном счете они тормозят движение “птицы-тройки” Руси.

Среди знаменитых исполнителей роли С. в инсценировках поэмы: М. М. Тарханов и


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Собакевич – персонаж поэмы Н. В. Гоголя “Мертвые души”