Случай из практики Новая дача В овраге Архиерей Рецензия к рассказам и повестям Чехова. (Чехов А. П.)
Дом с мезонином
Одним из источников повести явились впечатлениями от поездки летом 1895 года в тверское имение Турчаниновых Горка к другу, художнику И. И. Левитану, находившемуся в состоянии тяжелой душевной депрессии. Чехов наделил героя повести некоторыми чертами, близкими характеру Левитана,- “недовольством собой, неверием в свое дело”, бесприютностью, страстным стремлением передать красоту природы, “среди которой… до сих пор чувствовал себя безнадежно одиноким и ненужным”.
Напряженные раздумья героя об искусстве
Н. Толстого.
Критики, например К. И. Чуковский, не раз недоумевали, “почему наперекор своему темпераменту, наперекор всей своей жизненной практике Чехов относится так отчужденно и даже враждебно… к самоотверженной общественнице Лидии…”. Чехов действительно писал, что ему “нужен хоть кусочек общественной и политической жизни”, принимал активное участие в земских делах, безвозмездно лечил крестьян, строил школы, но при этом, в отличие от своей героини, остро и горько сознавал, как жалок этот “кусочек”.
О
Рассказ, по замыслу автора, составлял единый цикл с “Человеком в футляре” и “Крыжовником”, в которых участвуют, в основном в роли рассказчиков и слушателей, ветеринарный врач Иван Иванович и учитель Буркин (в “Крыжовнике” к ним присоединяется и хозяин имения Алехин).
Рассказ “О любви” писался летом 1898 года, после возвращения Чехова из Франции, где он внимательно и взволнованно следил за делом Дрейфуса и восхищался мужеством Эмиля Золя, выступившего в защиту невинно осужденного. И хотя судебная практика была и в тогдашней России достаточно богата случаями вопиющего беззакония, однако мимолетный, а вместе с тем крайне важный для понимания смысла рассказа юридический “казус”, который впервые привел Алехина в дом Лугановичей, по-видимому, хранит отпечаток страстей, бушевавших вокруг дела Дрейфуса (стоит вспомнить, что оно, в частности, привело к резкому охлаждению отношений Чехова и Суворина) .
Критики отмечали, что в новых рассказах писателя, в числе которых был и “О любви”, заметнее выступает автор, по выражению А. Измайлова, “болезненно тонко чувствующий жизненную нескладицу и не имеющий силы не высказаться”.
Случай из практики
Рассказ характерен для чеховского творчества последних лет. Дочь владелицы фабрики Лиза Ляликова во многом близка Анне Акимовне (“Бабье царство”) и Алексею Лаптеву (“Три года”). Ее “болезнь” – это дорогие для писателя во многих его героях тревожные сигналы совести, нелегкое прозрение, трудное пробуждение новых чувств и мыслей.
Однако в отличие от бессильных круто переменить свою жизнь названных героев прежних повестей Лиза в финале рассказа, по всей видимости, близка к какому-то важному решению и поступку. В этом отношении “Случай из практики” (1898) содержит в себе как бы “зерно” последнего чеховского рассказа “Невеста” (1903).
По делам службы
Мысль о людях, которые “несут на себе всю тяжесть этой жизни”, пронизывает весь образный строй рассказа и, наконец, почти публицистически прямо выражается в сновидении следователя Лыжина (последнее напоминает “сон удивительный”, который описан в поэме Некрасова “Железная дорога”: “Братья! Вы наши плоды пожинаете!” и т. д.). При своем появлении (в начале 1899 г.) рассказ был горячо принят критикой и читателями.
Л. Н. Толстой неоднократно читал “По делам службы” и особенно восхищался образом “цоцкаго”.
Новая дача
Конфликт между инженером Кучеровым и мужиками несколько напоминает коллизию, нарисованную Н. Г. Гариным-Михайловским в очерке “Несколько лет в деревне”, который вызвал сочувственный отзыв Чехова в 1892 году.
Высокую оценку чеховскому рассказу, напечатанному в 1899 году, дал впоследствии М. Горький: “В художественной литературе первый сказал о мужике новое и веское слово Короленко в рассказе “Река играет”, затем А. П. Чехов написал один за другим три замечательных рассказа: “Мужики”, “Новая дача” и “В овраге”…”
В овраге
Сам автор рассматривал свою повесть как “последнюю из деревенской жизни” (по свидетельству С. Н. Щукина, Чехов и ему говорил: “…я решил больше ничего не писать из жизни крестьян”).
Возможно, что замысел произведения частично связан с бурной полемикой, которая возникла вокруг повести “Мужики” (1897). В частности, П. Б. Струве, в ту пору один из лидеров так называемого легального марксизма, говорил о кабатчиках и кулаках как “высшем типе человеческой личности” (по сравнению с простыми крестьянами) и одобрял то, что в “Мужиках” нет фигуры, подобной правдолюбцу Акиму из пьесы Л. Н. Толстого “Власть тьмы”, так как этот герой, по убеждению критика, олицетворял “жизненное бессилие и ничтожество праведничества”.
В новой повести Чехов беспощадно развенчал Цыбукиных и создал обаятельный образ плотника Костыля. Поэтому не лишено веселого лукавства и мнимой озадаченности замечание Чехова в письме к М. О. Меньшикову (26 декабря 1899 г.): “Послал повесть в “Жизнь”. В этой повести я живописую фабричную жизнь, трактую о том, какая она поганая,- и только вчера случайно узнал, что “Жизнь” – орган марксистский, фабричный. Как же теперь быть?”
Любопытно, что в “Жизни” повесть оказалась в одном номере (№ 1 за 1900 г.) с работой В. И. Ленина “Развитие капитализма в России”.
Повесть вызвала восторженные отзывы Л. Толстого, читавшего ее вслух домашним и восхищавшегося мастерством автора, и М. Горького, который уже 30 января 1900 года опубликовал в газете “Нижегородский листок” “Литературные заметки”, в которых писал о новом произведении Чехова.
Архиерей
“Сюжет, который сидит у меня в голове уже лет пятнадцать”, – заметил Чехов в письме О. Л. Книппер 16 марта 1901 года, сообщая, что работает над этим рассказом. Исследователи сближали в некоторых отношениях архиерея с героем чеховской “Скучной истории” (1889) – профессором Николаем Степановичем, также размышлявшим о прожитой жизни, о своем одиночестве и отчуждении от близких. Звучат в рассказе и автобиографические ноты, порожденные болезнью и тягостностью вынужденного ею пребывания в Ялте, вдали от общественной и литературной жизни.
Критика обошла рассказ, появившийся в печати в 1902 году, почти полным молчанием. Сразу же высоко оценили “Архиерея” Л. Толстой и Бунин, который и впоследствии говорил: “Только тот, кто занимается сам литературой и сам испытал эти адские мучения, может постигнуть всю красоту этого произведения”.