Сложность и драматизм пути Нехлюдова и Толстого
В биографических повестях Толстого многое намечает будущее и предвещает его. Так, в них уже звучит та весьма характерная для Толстого тема нравственного совершенствования, которая со временем будет играть все более важную роль в его мировоззрении. Интересно, что идею нравственного самосовершенствования в ранних повестях пропагандирует герой по фамилии Нехлюдов.
Имя Нехлюдова еще не раз возникнет в произведениях Толстого: в “Записках маркера” (1853), в “Утре помещика” (1856), в “Люцерне” (1857), в “Воскресении” (1889- ’18!)!)).
Именно поэтому имя Нехлюдова и сам герой, так называемый, в творчестве Толстого получит особое значение. В разных произведениях Толстого Нехлюдов будет все тот же и каждый раз новый. Он и постоянный, и изменяющийся. Как и сам Толстой, как и толстовский взгляд на вещи.
В эволюции Нехлюдова в значительной мере отражается сложность и драматизм
Находясь на Кавказе, Толстой писал не только “Детство” и “Отрочество”. Там же, но свежим впечатлениям, основываясь на собственном опыте, он начал писать военные рассказы. Его рассказы о войне, как и “Детство”, тоже были новым словом в литературе, они намечали новые и важные вехи на пути русской и мировой литературы.
Первый рассказ Толстого из цикла кавказских военных рассказов назывался “Набег”. Работу пад ним Толстой начал в Пятигорске в мае 1852 г., закончил его с декабре того же года. Сохранилось несколько редакций рассказа: Толстой писал его старательно, многое в ием переделывая и исправляя; к своей работе Толстой относился очень серьезно, придавая ей, видимо, важное значение.
Новаторский характер рассказа заключался уже в самом его замысле, он хорошо осознавался самим Толстым. Именно поэтому Толстой и дорожил им так.
“Набег” – произведение и по внутренним истокам, и но содержанию острополемическое. Как всякий истинный новатор в литературе, Толстой не просто утверждал спою особенную правду, но и отвергал то, что до сих пор за правду принималось. И в “Набеге”, и в других военных рассказах Толстой отвергал шаблонное, внешне героизированное и драматизированное изображение войны в духе Марлинского и Данилевского.
И автору “Набега” и других военных рассказов нетрудно было узнать автора “Детства”. Цели писателем: ставились те же: проникновенно по внутренний мир человека. Только теперь, в военных рассказах, художественному исследованию подлежал внутренний мир человека, оказавшегося в необычных обстоятельствах – на войне.
Это заметно осложняло задачу и требовало еще более бесстрашного и более глубокого проникновения в человеческие души. Как заметил Аполлон Григорьев, Толстой с первых шагов отличался “своим беспощадным анализом”. II к этому он добавлял: “Анализ поразил всех как в “Детстве и отрочестве”, так и в самих “Военных рассказах”, первом полном и цельном выражении психического процесса”
В очерке “Набег” перед читателем проходит ряд человеческих характеров: капитан Хлопов, Розенкранц, Алании, солдаты. Все это очень разные люди – и по-разному к ним относится автор. При этом авторское отношение к героям лишено однозначности: сам психологический, аналитический метод не допускает такой однозначности. Это, однако, не мешает Толстому симпатизировать одним героям и быть холодным к другим.
Все свои симпатии он отдает людям простым, цельным, не любящим показного, нравственно чистым. Таким, как
Григорьев Ли. Граф Л. Толстой и его сочинения. Статья вторая.-Григорьев Ан.
Капитан Хлопов. “В фигуре капитана,- говорит рассказчик,- было очень мало воинственного, но зато в ней было столько истины и простоты, что она необыкновенно поразила меня. “Вот кто истинно храбр”, сказалось мне невольно. Он был точно таким же, каким я всегда видал его: те же спокойные движения, тот же ровный голос, то же выражение бесхитростности на его некрасивом, но простом лице; только по более, чем обыкновенно, светлому взгляду можно было заметить в нем внимание человека, спокойно занятого своим делом. Легко сказать: таким же, как всегда!
Но сколько различных оттенков я замечал в других: один хочет казаться спокойнее, другой суровее, третий веселее, чем обыкновенно; по лицу же капитана заметно, что он и не понимает, зачем казаться”.
Толстой остается верным своему нравственному, человеческому идеалу. Любимый герой Толстого из военных рассказов в главных своих чертах похож на любимого героя из повести “Детство”. Между характером капитана Хлопова и Натальи Савишны отличие внешнее, а не но существу.
С другой стороны, от Хлопова идет прямая линия к Тушину, Тимохину, к другим любимым толстовским героям будущих его произведений.
То, что было открыто Толстым в кавказских военных рассказах – и в “Набеге”, и в “Рубке леса” (рассказе, написанном позднее, по на том же материале, что и “Набег”, и в том же художественном ключе) – найдет свое продолжение и полное развитие в знаменитых “Севастопольских рассказах”. Яркое и имевшее большие историко-литературные последствия новаторство “Севастопольских рассказов”, с точки зрения осмысления всего литературного пути Толстого, не было неожиданным, оно было подготовлено предшествующим его творчеством.