Романтичные босяки (М. Ю. Горький “Челкаш”)

Сиду гнева, пламя страсти и уверенность
победы слышат тучи в этом крике.
М. Горький, “Буревестник”

У Горького предельно яркое, истинно-художественное дарование, которого не решаются отрицать самые злые ненавистники его. Основные свойства его таланта: замечательная наблюдательность и колоритность, заражающая читателя свежесть восприятия, высокое развитие чувства природы, первостепенная меткость афоризма. Наблюдательность Горького особого рода: он никогда не тонет в реалистических мелочах, схватывая немного, но зато самые

основные черты.

Отсюда замечательная сжатость: лучшие вещи Горького очень невелики, это все очерки от 20 до 60 страниц. В связи с даром чрезвычайно сгущенного творчества находится и удивительная колоритность Горького. Жизнь сера, а русская в особенности; но зоркий глаз Горького скрашивает тусклость обыденщины.

Полный романтических порывов, Горький сумел найти живописную яркость там, где до него видели одну бесцветную грязь, и вывел пред изумленным читателем целую галерею типов, мимо которых прежде равнодушно проходили, не подозревая, что в них столько захватывающего интереса. Горькому “новы все впечатления

бытия”; это сообщает силу его лиризму и дает ему душевный подъем.
Неизменно воодушевляет Горького природа. Почти в каждом из удачных рассказов его есть прекрасные и чрезвычайно своеобразные описания природы. Это – не обычный пейзаж, связанный с чисто эстетической эмоцией. Как только Горький прикасается к природе, он весь поддается очарованию великого целого, которое ему всего менее кажется бесстрастным и равнодушно-холодным.

В какой бы подвал судьба ни забросила героев Горького, они всегда подсмотрят “кусочек голубого неба”. Чувство красоты природы – особенно яркое и манящее в “Коновалове” и “Мальве” – захватывает Горького и его героев тем сильнее, что эта красота – самое светлое из доступных босяку наслаждений. Стремление Коновалова к бродяжеству имеет основой желание видеть новое и “красоту всякую”. Любовь к природе у Горького совершенно лишена сентиментальности; он изображает ее всегда мажорно, природа его подбодряет и дает смысл жизни. “Максим, давай в небо смотреть”, – приглашает Коновалов автора, и они ложатся на спину и часами созерцают “голубую бездонную бездну”.

Оба они сливаются в одном чувстве “преклонения перед невыразимо ласковой красой природы”. При таком глубоком отношении к красоте эстетизм Горького не может ограничиться сферой художественных эмоций. Как это ни удивительно для “босяка”, но Горький через красоту приходит к правде.
В пору почти бессознательного творчества Горького, в самых ранних вещах его – “Макаре Чудре”, “Старухе Изер-гиль”, – искренний порыв к красоте отнимает у “марлинизма” Горького главный недостаток всякой вычурности – искусственность. Конечно, Горький – романтик; но в этом главная причина, почему он так бурно завоевал симпатии изнывшего от гнета строя обыденщины русского читателя. Заражала его гордая и бодрая вера в силу и значение личности, отразившая в себе один из знаменательнейших переворотов русской общественной психологии.

Горький – органический продукт и художественное воплощение того индивидуалистического направления, которое приняла европейская мысль последних 20-25 лет.
Прилив общественной бодрости, которым знаменуется вторая половина 90-х годов, получил свое определенное выражение в марксизме. Горький – пророк его или, вернее, один из его создателей: основные типы Горького создались тогда, когда теоретики русского марксизма только что формулировали его основные положения. Кардинальная черта марксизма – отказ от народнического благоговения пред крестьянством – красной нитью проходит через все первые рассказы Горького. Ему, певцу безграничной свободы, противна мелкобуржуазная привязанность к земле.

Устами наиболее ярких героев своих – Пыляя, Челкаша, Сережки из “Мальвы” – он не стесняется даже говорить о мужике с прямым пренебрежением.
Один из наиболее удачных рассказов Горького, “Челкаш”, построен на том, что романтичный контрабандист Челкаш – весь порыв и размах широкой натуры, а добродетельный крестьянин – мелкая натуришка, вся трусливая добродетель которой исчезает при первой возможности поживиться.
Еще теснее связывает Горького с марксизмом полное отсутствие той барской сентиментальности, из которой исходило прежнее народолюбие. Если прежний демократизм русской литературы был порывом великодушного отказа от прав и привилегий, то в произведениях Горького перед нами яркая “борьба классов”. Певец грядущего торжества пролетариата нимало не желает апеллировать к старонародническому чувству сострадания к униженным и оскорбленным. Перед нами настроение, которое собирается само добыть себе все, что ему нужно, а не выклянчить подачку.

Существующий порядок горьковский босяк, как социальный тип, сознательно ненавидит всей душой. Тоскующий в условиях серой обыденщины пролетарий Орлов (“Супруги Орловы”) мечтает о том, чтобы “раздробить всю землю в пыль или собрать шайку товарищей или вообще что-нибудь этакое, чтобы стать выше всех людей и плюнуть на них с высоты… И сказать им: ах вы, гады! Зачем живете?

Как живете? Жулье вы лицемерное и больше ничего”.
Идеал Горького – “буревестник”. Унылые и робкие “чайки стонут перед бурей”; не то – буревестник, в крике которого страстная “жажда бури”. “Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике”. Буревестник “реет смело и свободно над седым от пены морем”; все его вожделения сводятся к одному – “пусть сильнее грянет буря”.

Основные черты художественной и социально-политической физиономии Горького определенно и ярко сказались в его первых небольших рассказах. Они вылились без малейшей надуманности и потому свободно и не напряженно, т. е. истинно-художественно, отразили сокровенную сущность нарождавшихся новых течений. Все, что писал Горький после того, как вошел в славу – за исключением драм, – ни в художественном, ни в социально-политическом отношениях ничего нового не дало, хотя многое в этих позднейших произведениях написано с тем же первоклассным мастерством.