Роман Шмелева “Солнце мертвых”

Он работал над “Солнцем мертвых”, живя у Бунина в Трасе, преследуемый навязчивыми воспоминаниями. Из Траса Шмелев писал 19/6 сентября 1923 года в Париж Куприну: “Думаете, весело я живу? Я не могу теперь весело! И пишу я – разве уж так весело?

На миг забудешься… Сейчас какой-то мистраль дует, и во мне дрожь внутри, и тоска, тоска… Доживаем дни свои в стране роскошной, чужой.

Все – чужое. Души-то родной нет, а вежливости много… Все у меня плохо, на душе-то”.

Вызвавшая восторженные отклики Томаса Манна, А. Амфитеатрова, переведенная

на Двенадцать языков, принесшая Шмелеву европейское признание, повесть “Солнце мертвых” – как бы плач по России, трагический эпос о гражданской войне. На фоне бесстрастной в своей красоте крымской природы страдает и гибнет все живое – птицы, животные, люди. Жестокая в своей правде, повесть эта написана с поэтической, дантевской мощью и наполнена глубоким гуманистическим смыслом.

Она ставит вопрос вопросов: о ценности личности в пору великих социальных катастроф.

Глубже других оценивший шмелевское творчество философ и критик И. А. Ильин сказал:

“В Шмелеве-художнике скрыт мыслитель.

Но мышление его остается всегда подземным и художественным: оно идет из чувства и облекается в образы. Это они, его герои, произносят эти глубоко прочувствованные афоризмы, полные крепкой и умной соли. Художник-мыслитель как бы ведает поддонный смысл описываемого события и чует, как зарождается мысль в его герое, как страдание родит в его душе некую глубокую и верную, миросозер-цающую мудрость, заложенную в событии.

Эти афоризмы выбрасываются из души, как бы воплем потрясенного сердца, именно в этот миг, когда глубина поднимается кверху силою чувства и когда расстояние между душевными пластами сокращается в мгновенном озарении. Шмелев показывает людей, страдающих в мире,- мир, лежащий в страстях, накапливающий их в себе и разряжающий их в форме страстных взрывов. И нам, захваченным ныне одним из этих исторических взрывов, Шмелев указует самые истоки и самую ткань нашей судьбы.

“Что страх человеческий! Душу не расстреляешь!..” (“Свет Разума”). “Ну, а где правда-то настоящая, в каких государствах, я вас спрошу?! Не в законе правда, а в человеке” (“Про одну старуху”). “Еще остались праведники. Я знаю их.

Их немного. Их совсем мало. Они не поклонились соблазну, не тронули чужой нитки – и бьются в петле.

Животворящий дух в них, и не поддаются они всесокрушающему камню” (“Солнце мертвых”)”.

Как видно, против русского человека Шмелев не озлобился, хоть и многое в новой жизни проклял. И творчество в последние три десятилетия его жизни, безусловно, не может быть сведено к узкополитическим взглядам писателя. О Шмелеве этой поры – о человеке и художнике – писал 7 июля 1959 года автору этих строк Борис Зайцев: “Писатель сильного темперамента, страстный, бурный, очень одаренный и подземно навсегда связанный с Россией, в частности, с Москвой, а в Москве особенно – с Замоскворечьем. Он замоскворецким человеком остался и в Париже, ни с какого конца Запада принять не мог.

Думаю, как и у Бунина, у меня, наиболее зрелые его произведения написаны здесь. Лично я считаю лучшими его книгами “Лето Господне” и “Богомолье” – в них наиболее полно выразилась его стихия”.