Роман Александра Беляева “Человек-амфибия”

Роман Александра Беляева “Человек-амфибия” появился в 1928 году. Одноименный фильм – через 34 года. Книга написана в год официального рождения звукового кино.

Фильм снимался в ту пору, когда съемочная техника уже освоила морские глубины. Беляев составил печальную утопию, в которой мотивы открытия новых жизненных пространств рифмовались с животрепещущей темой синтетического человека. Лакомые к наживе обыватели тянули сальные щупальца к открытию доктора Сальватора, лютовали спецслужбы, прогрессивный журналист Ольсен бился о стену

молчания как рыба об лед, а полурыба-получеловек, волшебный мутант Ихтиандр воплощал границы дерзаний, которые оказались куда шире границ общественной терпимости.

В конце двадцатых особой романтикой наделялось позитивное знание социального будущего. Начало шестидесятых было эпохой романтического настоящего. Размышдяди и говорили о фильмах и “лирике”, о том, стоит ли отправляться на Марс, брать с собой веточку сирени и цитировать наизусть строку Аполлинера.

В моду входит все хрупкое, контрастное, вычурное, как Пикассо на мещанских обоях, транзистор в тайге или признания в любви под сводами имперского

метрополитена. Беляевский сюжет должен был соблазнить шестидесятые годы уже тем, что разворачивается в морских глубинах. Кораллы, ракушки, удивительные рыбы и водоросли, которые наполняют обитель безмолвия и покоя, вообще давно присмотрены как кинематографическая натура.

У нас глубоководный культ перекликался с суровой поэзией одиночества. За три года до “Человека-амфибии” на “Ленфильме” сняли ” Последний дюйм “, в котором Николай Крюков насмерть бился под водой с акулами-людоедами. Еще через несколько лет воображение советских зрителей навсегда поразит сцена подводных похорон из франко-итальянских “Искателей приключений”, когда под переливающийся вокализ тело Джин Шимкус медленно опустится на дно.

Так до конца восьмидесятых, до “Голубой звезды” Люка Бессона, который нырнул отдохнуть на полпути из парижской подземки до американского экрана.

Не менее экзотичной средой, чем облака или толща воды, для советского кино была заграница. Показывая ее, советское кино всегда садилось в лужу. Париж, снятый во Львове, или Таллинн, загримированный под Берлин, неизменно выдавали рукоделия и кустарщину. “Человек-амфибия” оказался в числе некоторых фильмов, где заграница вышла стильно.

Южный портовый город, темно-синее небо, яркое солнце и пыль, длинные жаровни и маленькие лавочки, почти пахнут с экрана ванилью, имбирем и табаком, не были потугами на копию асфальтовых джунглей или напрасной попыткой подсмотреть в щелку железного занавеса. Марсель, Алжир, Лиссабон? Может быть, Маракайбо или Джорджтаун? Или Касабланка?

А вероятнее Зурбаган – столица мечты, призрачный город, придуманный и занесенный на карту шестидесятых Александром Грином. В экранном варианте “Человека-амфибии” Грин будто и впрямь переписал Беляева. И не только потому, что сыгравшая Гуттеэре Анастасия Вертинская за год до этого снялась в роли Ассоль из “Алых парусов” (еще через два года она станет Офелией в козинцевском “Гамлете” и окончательно утвердит себя как муза шестидесятых).

Беляев писал социальные утопии, Грин придумывал утопии чувствительные. Т. е. позволял чувствам стать тем, чем они могли бы быть, окончательно порвав с реальностью. В начале шестидесятых два мифа срослись воедино. Романтическая история пришельца, отшельника и изгоя стала не менее романтической историей любви, оглушительной мелодрамой с фантастическим сюжетом.

Задолго до мыльных опер в ней было причудливое тропическое море, солнце, ловцы жемчуга, ночные кабаки, классная баллада Андрея Петрова о том, что “лучше лежать На дне “, и знаменитые буги-вуги “Эй, моряк, ты слишком долго плавал”. Притча стала больше похожей на жанровый фильм.

Профессор Сальватор стал благородным отцом, нудновато-положительный Ольсен – другом, а жадный Дон Педро – роскошным злодеем. Неправдоподобно прекрасный Владимир Коренев до сих пор заставляет вспоминать Рудольфа Валентине – в своем земном воплощении человек-рыба принес на наш экран образ латинского любовника. Его наряд, предусмотрел прихоти поп-артовских кутюрье, взывал к океану и в космос – не случайно в костюме Ихтиандра играл одну из своих последних шоу Сергей Курехин.

Свободный гражданский костюм и небрежно завязанная бандана точно указывали на происхождение образа. Чудо доктора Сальватора, Ихтиандр в мире оказывается “золотым мальчиком”, свободным от постылых условностей. Он не знал цены деньгам, но деньги у него были.

Облагодетельствованный рыбака кричал: “Безумный миллионер”. И это была сущая правда, потому что только беспорядочные богачи могут купаться в уличных фонтанах и расплачиваться мокрыми деньгами.

Диктатору стиля Дэвиду Боди понадобилось более десяти лет, чтобы осознать близость инопланетянина и Плейбоя. Ихтиандра, быть и тем и другим с той же легкостью, с которой менялся наряд. К тому же Владимир Коренев оказался чуть ли не первым советским актером, которого начали снимать как откровенно конфетного жанрового красавца. Все герои “Человека-амфибии” были вообще удивительно, фантастически красивые – эталонно-шестидесятнические глаза Вертинской, седая грива Николая Симонова, резкие скулы и эспаньолка Казакова дали фильму нечто большее, чем жизнь.

Они дали ему стиль. Что касается скафандра и шлема-пловца, и тут эксклюзив нельзя отрицать. Во второй половине пятидесятых американец Джек Арнольд запустил классическую киносерию “Чудовища черной лагуны”, где плавающий монстр поразительно напоминает нашего Ихтиандра. Разница лишь в том, что тамошний жабродышащий запутался в инстинктах и убийства, а наш поднял со дна жемчужное ожерелье романтики и свободы.

Можно сказать, что по эту сторону железного занавеса жилось веселее? Неизвестно. Однако только в год выхода “Человека-амфибию” посмотрели 65 с половиной миллионов зрителей.