Роль А. С. Пушкина и Дж. Г. Байрона в творчестве М. Ю. Лермонтова

В первые годы своего необычайно раннего поэтического развития Лермонтов проходил ученический период. В это время он не столько сочинял, сколько упражнялся в рифмовании слов по чужим образцам. Для поэтического изложения собственных чувств и мыслей юный Лермонтов пользовался выражениями, взятыми у других лириков, и в первых его поэмах встречаются целые страницы, чуть ли не дословно переписанные у предшественников – прежде всего у Байрона и Пушкина. Однако подражание и заимствование были для него своеобразным способом овладения техникой

поэтического ремесла, и, следует добавить, с этой задачей одаренный юноша справился с почти невероятной быстротой, уже в пансионские годы достигнув поэтической зрелости.

Убедительным свидетельством тому может служить сделанный пятнадцатилетним (!) поэтом перевод баллады “Перчатка”, в котором он явил себя достойным соперником не только Жуковского, осуществившего классический перевод этого стихотворения, но и самого автора оригинала – гениального немецкого поэта Ф. Шиллера.

Со временем Лермонтов преодолел творческую зависимость от авторитетов Пушкина и Байрона. С Пушкиным он, как уже отмечалось,

вступил в поэтическую полемику, порой приобретавшую подчеркнуто демонстративный характер. Так, например, в строфе:

Гляжу на будущность с боязнью, Гляжу на прошлое с тоской, И, как преступник перед казнью, Ищу кругом души родной, –

Наглядно опровергались пушкинские строки:

В надежде славы и добраГляжу вперед я без боязни:Начало первых дней ПетраМрачили мятежи и казни…

Отношение же Лермонтова к Байрону было более сложным, поскольку опиралось не столько на юношеское увлечение, сколько на чувство теснейшего духовного родства. И хотя уже в восемнадцать лет Лермонтов уверял:

Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он, гонимый миром странник, Но только с русскою душой, –

Тем самым отрекаясь от своего прежнего признания:

И Байрона достигнуть я б хотел;У нас одна душа, одни и те же муки;О если б одинаков был удел! –

Поэзия и личность английского романтика глубоко впечатались в духовный и творческий склад русского лирика. Байронический герой, с его разочарованиями, с его бунтом против земной реальности, с его избранничеством и изгнанничеством, вошел в сердцевину лермонтовского героя, в значительной степени определив характер его духовных исканий.

Главной чертой этого героя является внутренняя противоречивость. Он мечется между жаждой действия и жаждой покоя, между порывами к идеалу и приступами разъедающей душу тоски, между презрением к обществу и страданиями из-за собственной отверженности, между холодной ненавистью и пламенной любовью к родине, между молитвой к Богу и проклятьем миру, в котором “нет ни истинного счастья, ни долговечной красоты”. Вследствие этого лермонтовский мир, сплошь построенный на резких контрастах, изобилует антитезами (например, “Ты ангелом будешь, я демоном стану!”), парадоксальными сочетаниями (например, “ничтожный властелин”), “самоотрицаниями” (например, “Нет, не тебя так пылко я люблю…”).

Важно, впрочем, отметить, что, придавая стихотворениям сходство с импульсивными дневниковыми заметками (в этом поэт отчасти следовал Байрону), Лермонтов занимался в них пристальным анализом собственной душевной жизни (то есть самоанализом) и явлений окружающего мира. Это и позволило ему вывести собственную лирику на горизонты поэзии мысли – мысли напряженно ищущей, но не находящей разрешения одолевающим ее противоречиям.