Революция в понимании Платонова

Революция в понимании Платонова вырывает человека из инерции натурального бытия и предоставляет ему возможность личного участия в осуществлении великой идеи. В повести “Ямская слобода” Платонов описывает это натуральное существование очень подробно и любовно. Ее герой – бессловесное существо по имени Филат, которого зовут “Филатка – всей слободе заплатка”.

Он готов делать самую черную работу для каждого. Филат живет, как трава, в нем нет чувства собственной личности, нет мысли: “Филату от работы некогда было опомниться

и подумать головой о постороннем”. Его “мозг не думал, а скрежетал – источник ясного сознания в нем был забит навсегда и не поддавался напору смутного чувства”.

Филат – та часть народа, которая еще не жила сознательной исторической жизнью. Нужда как бы уравняла его с природой. Это тот нулевой уровень существования, о котором однажды Мандельштам сказал: “Я так же беден, как природа”.

Филат – нищий духом, но не в евангельском – высоком и мистическом – смысле слова, а буквально. Жизнь Филата в Ямской слободе дана на фоне мировой войны и революции. Именно эти события пробуждают

его к сознательному существованию.

В финале повести он уходит сам не зная куда.

Революция, по Платонову, разбудила нулевой слой народного бытия, вызвала потребность мыслить и решать, потребность осознать себя личностно и исторически. Герою Платонова незачем искать правды в народе, как героям Толстого или Достоевского, потому что он сам – народ. Платонову важно понять, какой тип личности рождается из этих Филаток, какая мысль рождается в человеке, мозг которого скрежещет от напряжения, а кровь трется в жилах.

Этому посвящена повесть “Сокровенный человек” (1927).

Платонов пробует соединить идею революции с типом натурального человека. Революция должна стать тем самым великим проектом, в котором у человека – кровная, личная нужда. Герой повести Фома Пухов – механик по профессии и мечтатель по складу души. Он мечтает о том, что революция даст человеку бессмертие, ибо без великой, одухотворяющей цели в ней нет и не может быть универсального смысла.

Некогда этот смысл назывался Богом, и Пухов рассуждает так: ” Напрасно Бога травят, потому что в религию люди сердце помещать привыкли, а в революции такого места не нашли. А народу в пустоте трудно будет: он вам дров наломает от своего неуместного сердца”. Пухов верит, что революция даст не меньше, а больше, чем религия, – реальное бессмертие.

Он убежден в возможности научного воскрешения мертвых. Смерть своей жены Пухов воспринимает “как мрачную неправду и противозаконность события”. Но для того чтобы революция осуществилась как высшая правда, ей необходима “бесплатная жертва”.

Когда Пухов оказывается среди красноармейцев, готовых принести такую жертву, к нему возвращается чувство, которое однажды он испытал в давнем детстве во время пасхальной заутрени. Платонов, однако, помещает своего героя в действительность, где грандиозным мечтам Пухова трудно найти реальное применение. Когда товарищи выслушивают его, они реагируют просто и кратко: “Наше дело мельче, но серьезнее”. Пухов часто ошибается именно в конкретном приложении мысли к делу.

Во время боя он предлагает разбить белогвардейский бронепоезд пустым составом, разогнав его с большой скоростью. Но белые ставят бронепоезд на другом пути. Затея не только проваливается, но и стоит нескольких жизней. “У тебя всегда голова свербит без учета фактов – тебя к стенке надо”, – говорят Пухову.

Мечтательство “без учета фактов” оборачивается дуростью, и платоновский герой охотно признается: “Я природный дурак”. Пухов несет в себе духовный максимализм, которого инстинктивно сторонятся окружающие. Он – как будто бы свой, но в то же время не от мира сего.

Его легко увольняют из мастерских по собственному желанию, поскольку “он для рабочих смутный человек”.

Сюжет “Сокровенного человека” имеет открытый финал – потому что Платонов не знает, чем закончить повесть. Правда Пухова и правда людей, предпочитающих дела “помельче”, остаются в повести несведенными. В судьбе мечтателей этого типа присутствовал глубочайший драматизм, о котором Платонов уже догадывался и который в полной мере раскроется в сюжете “Котлована”. “Сокровенного человека” было легче начать, чем завершить.

Эта незавершенность так и не была преодолена.