Речевая характеристика Манилова в поэме “Мертвые души”

Одним из высших достижений индивидуализации гоголевских героев является речевая характеристика. Каждый герой говорит своим, присущим лишь ему языком, являющимся блестящим! показателем его характера, уровня культуры, интересов и пр. Речь прекраснодушного Манилова, “исключительно любезного и учтивого человека”, отличается теми же качествами. Манилов сентиментален.; Его жена, Лизанька, под стать мужу: она нежна и мила в обращении и является типом, дополняющим и углубляющим образ Манилова.

Между ними подлинно идиллические отношения,

это Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна в более молодые годы.

Поэтому в характеристике их отношений друг к другу и в самом обращении немаловажную роль играют кусочек яблочка, конфетка, орешек, бисерный чехольчик. Поэтому их чувствительная, не остывшая за восемь лет любовь выражается в одной полной идиллической нежности фразе: “Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек”: Кто из маниловской четы произносит эти слова? Их в равной иере мог произнести “каждый” из них.

Манилов весьма предупредителен по отношению к приглашенному им и “осчастливившему” его своим приездом Чичикову:

он его встречает на крыльце, пропускает вперед, поддерживает, когда они встают из-за стола или поднимаются по лестнице в присутствие, заключает его в дружеские объятия, наделяет его крепким поцелуем. Доказательством его любезности и предупредительности к Чичикову служит и его речь. Прежде всего слащавая любезность к гостю выражена в следующих словах: “Вот вы, наконец, и удостоили нас своим посещением”.

Далее учтивость Манилова подчеркивают слова: извольте, позвольте: “извольте проходить вы”; “вы изволили выразиться”; “позвольте мне вам представить жену мою”; “позвольте мне быть откровенным”; “позвольте вас попросить расположиться в этих креслах”; “позвольте вам этого не позволить” и др.

Ту же черту выражает любезное, дважды сказанное приглашение к обеду: “прошу покорнейше”, “покорнейше прошу”, и извинение за свой простой обед: “вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах”, и т. д.

Излишняя любезность и чувствительность Манилова, переходящие в приторную сентиментальность, находят свое излияние в ряде знаменитых его высказываний: “доставили наслаждение… майский день… именины сердца”; “чтобы… расшевелило душу, дало бы… паренье этакое”; “чувствуешь… духовное наслаждение”; “хотел бы доказать… сердечное влечение, магнетизм души”.

На этом фоне становится естественным то восхищение, которым проникся Манилов, слушая Чичикова. Когда Чичиков блеснул высшими формами официально-риторического стиля: “Обязанность для меня – дело священное, закон. Я немею перед законом”, – автор не упускает случая подчеркнуть восхищение Манилова: “Последние слова понравились Манилову, но в толк самого дела он все-таки никак не вник…” Сравнить также: “Манилов, обвороженный фразою, от удовольствия только потряхивал одобрительно головою, погрузись в такое положение, в каком находится любитель музыки, когда певица перещеголяла и пискнула такую тонкую ноту, какая не в мочь и птичьему горлу”.

Желание быть приятным часто выражается в ряде преувеличенных комплиментов в адрес гостя: “Случай мне доставил счастье, можно сказать, редкое, образцовое, говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором”; или: “Я бы с радостью отдал половину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеете вы”. Манилов учтив и вежлив даже с приказчиком, которого величает любезный, и с Селифаном, которому говорит вы. В нем сентиментальность сочетается с претензиями на культуру и с неумением, в силу своей безалаберности, бесхозяйственности, их осуществить. Это сказывается и в его аглицком саде, и в мебели, и в подсвечнике, и в книге, и в организации воспитания своих детей (у них учитель), и в именах сыновей.

Это великолепно отмечено и в речи: в употреблении иностранных слов (прожекты, сюрпризы, негоция), в: попытках выражаться витиевато: “я не могу постичь”; “не мог получить такого блестящего образования, какое, так сказать, видно во всяком вашем движении; не имею высокого искусства выражаться”; “не будет ли это предприятие, или, чтоб еще более, так сказать, выразиться, негоция, так не будет ли эта негоция несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России” (казенно-книжная речь).

Слащавая речь Манилова, стремящегося “наблюсти деликатность в своих поступках”, “следить какую-нибудь этакую науку”, претендующая на культурность, не только в ряде мест не отличается подлинно литературной формой, а обильно засорена словами-паразитами: в некотором роде, знаете, так сказать, этакое и др.

Весьма показательна бесцветность речи Манилова в беседе его с приказчиком. Тут перед нами бесхозяйственный и легкомысленный хозяин-мечтатель, далекий от жизни своей усадьбы. Поэтому вся беседа построена так, что Манилов, не проявляя ни малейшей инициативы, лишь рабски повторяет слова своего нерадивого приказчика.

В целой речь Манилова, буквально до каждой реплики включительно, является блестящим приемом раскрытия этого характера.