РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ А. ПРИСТАВКИНА “НОЧЕВАЛА ТУЧКА ЗОЛОТАЯ*

Начиная писать рецензию на произведение Анатолия Пристав-кина “Ночевала тучка золотая”, хочется написать и о самом авто­ре. Ведь рецензия – это не только анализ положительных и отри­цательных сторон произведения, но и попытка проникнуть в саму суть, истоки и корни написанного.

А. Приставкин, автор повести “Ночевала тучка золотая”, ро­дом, как и все мы, из своего детства. Но привычная для его сверст­ников формула “мы родом из Войны” Предполагает уточнение. А. Приставкин родом из детдома военных лет, где легче было уме­реть,

чем выжить.

В писателе сильна была ранняя, по определению Ф. М. Достоев­ского, первая память. Память эта – безотрадно горька, но А. При­ставкин ей не изменяет, не ищет в ней утешения, не пытается тем­ные стороны уравновесить светлыми. Сам писатель не без удивле­ния вспоминает свое нищее детство, бродяжничество; неужели так было?

Повесть Анатолия Приставкина “Ночевала тучка золотая” – это война, ее уголок, не освещенный ни вспышками “Катюш”, ни россыпью победных фейерверков; тайна, порожденная не фронто­вой необходимостью, а гнусностью замысла и осуществления. Те­перь-то тайна раскрыта,

теперь мы читаем у А. Приставкина о дет­домовцах-близнецах Кузьменышах, отправленных из Подмосковья в благодатный край – на Кавказ, где сказочно тепло и сытно.

Души в повести детские; судьбы, искореженные войной, сирот­ством, уголовщиной. Беспризорный, беспощадный мир. Со своими законами и своим беззаконием.

Кузьменышей Ожидает такое, о чем невозможно догадаться в начале повести, с первых страниц не обещавшей легкого, беспеча-

Льного чтения. Какая тут Легкость, Когда подмосковный детдом живет одной исступленной думой: “вдохнуть опьяняющий, дурма­нящий запах”.

Никому не нужными семенами летят через войну, через разру­шенные земли братья. Они умеют выйти если и не сухими из воды, то хотя бы не пойти ко дну, не пустить пузыри. Родство по крови переходит в родство душ. Одиннадцатилетние близнецы неразлуч­ны.

Это помогало им выжить, сносить все напасти, сообща мошен­ничать, воровать. Они всегда вместе – четыре руки, четыре ноги, две головы – и до того похожи: никто не отличит – Колька это или Сашка. Близнецы искусно всех морочили, и, даже когда не бы­ло необходимости, один выдавал себя за другого. Выручая друг друга, было легче уцелеть в гибельных обстоятельствах.

Их скрыт­ность стала самой натурой. Близнецы откровенны только друг с другом. Откровенность эта в том внутреннем единении, когда один настолько дополняет второго, что они по отдельности не мыслят, не представляют собственного существования.

Беда сближает тех, кто попал в нее. Когда на станции Кубань эшелон с беспризорниками встречается с глухо зарешеченным эше­лоном, где изнывают взаперти черноглазые люди, Колька, не пони­мая, что просят воду, протягивает ладонь с ягодами терновника. На естественный порыв способен только мальчонка-беспризорник.

Станция живет своей жизнью, не желая слышать крик и плач из запертых теплушек; из репродукторов доносится “Широка страна моя Родная…”.

Печально завершается и эта главка, намекая на роковую неслу­чайность встречи двух эшелонов,

“Наши поезда постояли бок о бок, как два брата-близнеца, не узнавшие друг друга, и разошлись навсегда, и вовсе ничего не зна­чило, что ехали они – одни на север, другие на юг. Мы были свя­заны одной судьбой”. Эту связь сам писатель осознал и понял не сразу. И до сих пор мы связаны со страшными деяниями, которые привели к горю И Гибели тысяч И Тысяч людей.

Человек, открыв­ший существование народов-изменников, слыл специалистом по национальному вопросу. Им был разработан план борьбы с этими народами, правда, до конца превратить теорию в практику даже ему не удалось – не удалось покарать целиком все народы за то, что и среди них попадались предатели, перебежчики. Однако тео­рия осела в головах и в памяти людей оскорбительными кличками, “теориями” о “национальной Вине”, “национальных болезнях” и так далее.

Следствия ее – в событиях Степанакерта и Сумгаита, Риги и Тбилиси, в чеченской войне.

А в 1944 году укрывшиеся в горах чеченцы уничтожили дет­ский дом. Сашка погиб смертью чудовищной, изуверской. Сцену, написанную А. Приставкиным, Не часто встретишь в нашей лите­ратуре. Колька своими глазами увидел, какую смерть принял его брат.

От увиденного помутился рассудок. Когда Колька везет на те­лежке мертвого брата с выклеванными вороной глазами, он будто действует по инерции, осуществляет прежний их план удрать с ги­бельного Кавказа. Сашка для него еще живой, и он хочет, чтоб то-

Му было удобно в тележке, а в собачнике, железном ящике под ва­гоном, не было холодно, Колька вел воображаемый разговор с убийцей: “Слушай, чечен, ослеп ты, что ли? Разве ты не видишь, что мы с Сашкой против тебя не воюем! Нас привезли сюда жить, так мы и живем, а потом мы бы уехали все равно. А теперь, ви­дишь, как выходит…

Ты нас с Сашкой убил, а солдаты пришли, тебя убьют… А ты солдат станешь убивать, и все: и они, и ты – погибнете. А разве не лучше было то, чтобы ты жил, и они жили, и мы с Сашкой тоже чтоб жили?..” Колькины рассуждения настоль­ко бесхитростны, что едва не отдают юродством. Колька, привык­ший быть для Сашки руками и ногами, на извечный вопрос: “Ты Колька или Сашка?” – теперь отвечает: “Я – обои!

В новом своем качестве Колька странен. А как остаться не странным, пережив та­кое? Странность усиливается “новым Сашкой”, появляющимся взамен мертвого, которому так и предстоит вечно колесить по стра­не в железном собачнике. “Нового Сашку” зовут Алхузур – это че­ченец, сверстник Кольки. Такой же одинокий, неприкаянный сын войны, лишившей его крыши и родителей.

В придачу право жить в родимом краю. Они сближаются, когда заболевший Колька в бреду зовет брата, а над ним склоняется Алхузур, на ломаном русском языке уверяя: я и есть “Саек”. Заботой, смелостью, готовностью делить любые опасности Алхузур доказывает свое право стать Ко-Лькиным Братом, называться Кузьменышем. Колька и Алхузур ве­дут себя, не сообразуясь с правилами, заповедями, каких придер­живаются взрослые.

Над ненавистью, жаждой мести возобладала братская любовь. Любовь помогла выжить прежним Кузьменышам, помогает и новым.

Анатолий Приставкин в своей книге не делает вид, будто былое поросло быльем. “А ведь, не скрою, – пишет А. Приставкин, – приходила, не могла не прийти такая мысль, что живы, где-то су­ществуют все те люди, которые от Его имени волю его Творили”. Возможно, писатель снял груз, часть груза с собственной души, но читательские души не очень-то облегчил. Но настоящая литерату­ра – в последнее время мы опять-таки в том убедились – не спе­шит навеять “сон золотой”.

Она призывает читателей к раздумьям и душевной работе, к сомнениям в себе, вниманию к окружающим. Она служит предостережением будущему.