Реализм в произведениях Бунина

Говоря о прозе Бунина, исследователи всегда подчеркива­ют, что он явился одним из самых последовательных в XX в. продолжателей традиций русского реализма. Это мнение укре­пилось еще и потому, что сам Бунин, пришедший в литературу в период бурного расцвета модернистских течений, открыто и резко выступал против них, а те не смогли увидеть новаторства Бунина. Но даже в случаях, когда Бунин брал традиционные для реалистов темы, он решал их по-иному, на другом фило­софском и художественном уровне. Это был реализм, но реа­лизм новый, вобравший и по-своему

преломивший многие по­иски литературного авангарда.

Однако эксперименты в области художественной формы никогда не были для Бунина самоце­лью, его отличал редкий дар цельности, органичности формы и содержания. Так складывался самобытный творческий почерк писателя, свидетельствующий не только о продолжении тради­ций, но и о “модерности” автора (определение самого Бунина).

Хотя признание пришло к Бунину довольно рано, подлин­ную известность ему принесла повесть “Деревня” (1910), вызвав­шая бурную дискуссию в критике. Произведение это задело нерв русской литературы, да и всей русской общественной

мысли: “Деревней”, как и рассказами “Суходол” (1911), “Захар Воробьев” (1912) и целым рядом других, Бунин включился в дискуссию о национальном характере, о судьбе России и рус­ского народа. При этом писатель говорил и “о чем-то более об­щем и глубоком”, что Г. Адамович определил словами “истори­ческая Немезида”: он передал ощущение грозной поступи ис­тории, предчувствие неминуемой катастрофы.

Логически автор этих выводов не формулировал, но, продолжаем цитировать Г. Адамовича, “шумят в “Деревне” такие бури, звенит такое бе­зысходное отчаянье, заложено в ней столько взрывчатых ве­ществ, что, перечитывая повесть, невольно спрашиваешь себя: могло ли все это разрешиться благополучно?..”.

Приступая к этой теме, Бунин полемически отстраняется от предшествующей литературной традиции: “О деревне пока у нас было написано мало трезвого. Кающиеся дворяне, разно­чинцы принесли в литературу прикрашенность Антона-Горемы­ки… Я полагаю, что уже прошла та пора, когда о мужике гово- рили, а иногда и нужно было говорить, его идеализируя”.

Этот вывод разделял и М. Горький: “… Дворянская наша литература любила и прекрасно умела изображать крестьянина человеком кротким, терпеливым, влюбленным в какую-то неземную “Христову правду”, которой нет места в действительности, но о которой всю жизнь мечтают мужики, подобные Калинычу из рассказа Тургенева “Хорь и Калиныч” и Платону Каратаеву из “Войны и мира” Толстого”. Отсутствием идеализации, народо- поклоннических иллюзий будут отличаться произведения И. Бу­нина.

Однако его рассказы мало прочитать только как книги о крестьянстве. Писатель будет настаивать на том, что все сказан­ное им о русском мужике распространяется на национальный характер в целом. В отличие от других Бунин не видел суще­ственной разницы между психологией крестьянина и помещи­ка, считал, что и на тех и на других оставило свой след много­вековое рабство. “Мне кажется, – напишет Бунин в период ра­боты над “Суходолом”, – что быт и душа русских дворян те же, что и у мужика; все различие обусловливается лишь материаль­ным превосходством дворянского сословия”. Писатель заметит, что его “интересуют не русские мужики сами по себе, а душа русских людей вообще…”.

Автор отразит не только светлые чер­ты национального характера, но и его противоречивость, хао­тичность, “пестроту” (как определит это качество Горький), подчеркнет трагические основы русской души.