Реализм романа “Капитанская дочка”

Родовым признаком реализма является его способность правдиво воспроизводить типические характеры в типических обстоятельствах. Реализм впервые в истории искусства стал объяснять человека условиями его жизни. К началу XIX века само понятие – “обстоятельств” – приобрело новое, конкретное и определенное, содержание.

Оттого объяснять человека – значило показывать обусловленность характера обстоятельствами социального, национального и исторического бытия.

Историзм и социологизм мышления Пушкина-реалиста помогли ему,

как мы видели, попять условность любовного сюжета в исторических романах Вальтера Скотта и обнаружить в изображаемой им эпохе народную борьбу как “главную двигательницу” событий (Н. Г. Чернышевский). Реализм делал возможным воссоздание эпохи во всей ее исторической истине.

В 1830-е годы Пушкин обогатил реализм новым фундаментальным открытием – диалектической взаимосвязью обстоятельств и человека: среда, утверждал он, не всемогуща, человек может противостоять ей. Иначе он станет жертвой обстоятельств, покорно и смиренно принимающей все удары судьбы. Это открытие подтверждал опыт истории: между угнетенными

и угнетателями существуют антагонистические отношения, тяжесть порабощения неминуемо рождает бунт и протест.

Пушкин в эти годы, объясняя человека условиями его социальной жизни, стал показывать не только влияние среды на человека, по и его способность восставать против враждебных ему условий жизни. В протесте, в бунте осуществлялось воспитание человека. Мятежность делала его свободным в рабской стране, вселяла веру в собственные силы, “выпрямляла” личность, наполняла ее чувством собственного достоинства.

Этот обновленный реализм проявил себя в “Капитанской дочке” в изображении народа, в создании образа Пугачева.

“Капитанская дочка” – не только исторический роман, написанный реалистом, это и роман психологический. Пушкинский психологизм аскетичен, но он играет важную роль в раскрытии характеров, в выявлении идейного богатства исторического повествования. Психологизм проявляется в сложных, противоречивых поступках героев, в диалогах, в гриневских описаниях поведения человека в определенных ситуациях, в прямых размышлениях мемуариста о своих чувствах и поступках.

В центре психологического исследования – Гривен и Пугачев. Мемуарная форма романа позволяла Пушкину использовать самораскрытие героя. Мы узнаем о думах Гринева, о его тревоге по поводу противоречивости своего поведения – дворянин вступает в “странные приятельские” отношения с Пугачевым и даже испытывает к нему симпатию.

“Я думал также и о том человеке, в чьих руках находилась моя судьба, и который по странному стечению обстоятельств таинственно был со мною связан. Я вспомнил об опрометчивой жестокости, о кровожадных привычках того, кто вызвался быть избавителем моей любезной”. Размышления Гринева передают нам неосознаваемое им стремление найти оправдание Пугачеву, отсюда эти знаменательные слова – “опрометчивая жестокость”.

Приведу еще пример. Гринев в конце романа описывает свое состояние, когда уже стало известно о полном разгроме Пугачева: “Но между тем странное чувство отравляло мою радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила моля поневоле: “Емеля, Емеля! – думал я с досадою; – зачем по наткнулся ты на штык или не подвернулся под картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать”. Что прикажете делать?

Мысль о нем неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из ужасных минут его жизни, и об избавлении моей невесты от рук гнусного Швабрина”.

Психологический анализ душевного состояния Гринева, вскрывая искренность и человечность мемуариста, укреплял доверие к его рассказу, увлекал читателя в открытый им мир духовной жизни мятежника, заставляя отказываться от официального представления о Пугачеве. Этот мир раскрывался прежде всего в психологически напряженных столкновениях Гринева и Пугачева.

Вспомним сцену помилования Гринева Пугачевым. Освобожденный от виселицы, Гринев должен присягнуть самозванцу. Создается драматическая ситуация. О своих переживаниях Гринев рассказал довольно подробно.

Он не в состоянии поцеловать руку Пугачева. Но Пугачев терпеливо ждет исполнения обряда. Что думает самозванец? Гринев не сообщает об этом – Пушкин но допускает, чтобы Гринев говорил о том, чего он знать не может.

Как яге в данном случае поступает Пушкин?

Чаще всего он в жесте, в мимике, в движении, в поступке обнаруживает перед читателем скрытый мир внутренних чувств и переживаний героя. И в данном случае он как будто бы прибегает к своему приему. Описывается многозначительная пауза – Пугачев сидел с протянутой для поцелуя рукой, Гринев стоял перед ним на коленях…

Пугачев нарушил напряжение, разрядил грозную ситуацию – опустил руку, усмехнулся, сказал, чтобы Гринева подняли… Но Пушкин не ограничивается на этот раз изображением жестов и движений. Он открывает еще новую возможность проникновения в тайный мир сокровенных чувств – возможность угадывания читателем состояния героя.

Для этого нужно создать условия, чтобы читатель мог догадаться, что думает, как переживает человек то или иное событие. И в данном случае эти условия созданы. Мы не можем не радоваться за исход столкновения двух воль, двух убеждений, не можем не чувствовать благодарности к Пугачеву за его поступок, ибо мы догадываемся о нравственном такте Пугачева, о его благородстве, уме и доброте.

Прием угадывания в остро конфликтных ситуациях используется на всем протяжении романа. Психологически интересен эпизод обнаружения Швабриным Гриневского обмана. Обратившись к Пугачеву с просьбой спасти сироту, Гринев сознательно обманывает его, не говоря, что сирота – дочь повешенного капитана Миронова. Швабрин обличает Гринева в том, что он солгал Пугачеву.

Вновь создается взрывоопасная ситуация.

“Пугачев устремил па меня огненные свои глаза. – Это что еще? – спросил он меня с недоумением. – Швабрин сказал тебе правду,- отвечал я с твер-достшо. – Ты мне этого не сказал,- заметил Пугачев, у коего лицо омрачилось. – Сам ты рассуди,- отвечал я ему,- можно ли было при твоих людях объявить, что дочь Миронова жива. Да они бы ее загрызли. Ничто ее бы не спасло! – И то правда,- сказал, смеясь, Пугачев”.

Нам не сообщается, что чувствовал Пугачев, узнав о лжи и обмане Гринева. Но диалог, но интонации говорящих, но внешние признаки переживания Пугачева так выразительны, что мы догадываемся о душевной буре самозванца. Пушкин обозначает три момента психологического состояния Пугачева: узнав о лжи Гринева, он устремил на него “огненные свои глаза…” Он гневен и ждет разъяснения.

Гринев подтверждает – да, обманул, солгал. И у Пугачева “лицо омрачилось”. Нельзя не догадаться, что чувствует оскорбленный Пугачев,- его грубо обманывает человек, которому он верит, которого полюбил, которому с открытым сердцем делал добро. Но Гринев объясняет свой обман страхом, что товарищи Пугачева но пощадили бы любимую им девушку.

И умный, душевно деликатный Пугачев понимает справедливость его поступка – он засмеялся.

Создавая психологически острые конфликты, Пушкин принуждал читателя самого убеждаться в благородстве, доброте, человечности самозванца. Неожиданность открываемого духовного мира мятежника, обаяние его личности, невольная симпатия к делам, поступкам и думам Пугачева и рождали ту “чару”, по словам Цветаевой, которая завораживает читателя.