Развитие образа Хлестакова в черновых редакциях комедии
Но в первой и во второй черновых редакциях комедии у Хлестакова еще недостаточно выявлены и типические, и общечеловеческие черты. В монологе Осипа (второе действие) Хлестаков наделен чертами мелкого жулика: “извозчиков надувает” . В одном из вариантов второй редакции добавлено: “в картишки надувает” (затем вычеркнуто). В последующих редакциях это отсутствует. В первой черновой редакции Хлестаков сам откровенно досадует на то, что не может смошенничать: “хоть бы кондитерские были, то можно было бы еще перехватить того-сего и выйти,
Это преднамеренное мелкое жульничество несомненно нарушает то представление о Хлестакове, которое возникает в печатном тексте ” Ревизора “. В первом издании Хлестаков лишен черт мелкого жульничества. Он сам по себе не мошенник. Однако, превращенный чиновниками в важное лицо, он преображается и, сам не зная как, начинает играть роль такого лица, т. е. становится и вралем, и надувалой, и мошенником.
Чиновники подсказывают ему даже темы для разговоров: “Они сами как бы кладут ему все в рот и создают разговор. Он чувствует только то, что везде можно хорошо порисоваться, если ничего
В первой черновой редакции, а частично и во второй Хлестаков – мелкий, изворотливый, в какой-то степени жуликоватый вертопрах, мальчишка, напоминает традиционного комедийного хвастуна. Таким выглядит” он во втором действии – в беседе с тородиичим. Сцена эта была сначала написана Гоголем в традиции водевиля или старинной комедии, где каждый из беседующих принимает другого не за то лицо, каким тот является. В черновых редакциях этого явления (VIII) второго действия Хлестаков выглядит обыкновенным трусом и хвастуном:
“…Я…я…Ему…Я заплачу… Меня вы не имеете права… Я имею вид…
Я вам и подорожную… Я чиновник. Я губернский секретарь… Я служу по министерству финансов.
Я… меня представят скоро к ордену… Ей богу, не поддаваться… Я буду жаловаться на вас министру” (/7, 164).
С некоторыми вариантами это остается и во второй редакции (77,271).
В первом издании в этом явлении второго действия традиционные комедийные черты сохраняются, каждый из беседующих принимает другого не за того, кто он есть на самом деле, но сам Хлестаков просто испуган, боится. В редакции первого издания он еще выпаливает фразу. “Меня сам министр знает…” (77, 397).
О том, как изменил Гоголь VIII явление второго действия в третьем издании, см. настоящий “Комментарии”, стр. 157-158.
Большой переработке подверглась и сцена вранья. В черновых редакциях были места, говорившие об успехах Хлестакова в свете, у дам. В печатных редакциях они заменены рассказами Хлестакова о своих успехах на государственной службе.
Так, например, в VI явлении третьего действия во второй редакции был рассказ Хлестакова Анне Андреевне о его поведении в светской гостиной: “Приезжаю я в лучшее общество. Ну, становлюсь в первую пару. Вдруг один из этих молодчиков, знаете, этакие из числа фонфаронов. Только он, смотрю, наступил мне на самую ногу.
Извините, говорит, что не каблуком; а я тут же, поворотившись, хлоп его по щеке: извините, говорю, что не кулаком. И он после это(го) знаете, так сконфузился, присел в уголку и уж ни с кем не тан-цовал. [Да] А после говорит уж мне граф Ивелич: Ну, ты, братец, его хорошо отделал” (77, 357-358).
Во второй черновой редакции в сцене вранья был рассказ Хлестакова о случае в гостинице с куропаткой: “А какой странный со мною анекдот случился во время проезда в гостинице…” (77, 292-293).
О Хлестакове у Гоголя мелькало множество, порой даже неожиданных мыслей. Так, например, в рассказе Хлестакова о влюбившейся в него графине, приславшей за ним великолепную карету (IV, 357), заметно сходство со сновидениями художника-романтика Пискарева (“Невский проспект”). Романтическая мечта художника, опошленная Хлестаковым, приобретает иной характер. На фоне восклицания, которое вырвалось у Пискарева (или самого автора) : “О, как отвратительна действительность!
Что она против мечты?” (Ш, 27), – особенно видна мизерность Хлестакова, повествующего о своих победах у графини (IV, 357-358).
Все вставные эпизоды, анекдоты в монологах Хлестакова в печатных изданиях отбрасываются Гоголем. В процессе работы возрастает значение и углубляется содержание темы уездного города. И здесь конкретные, но нехарактерные детали снимаются.
Этим, по всей вероятности, объясняется исключение из второй черновой редакции слов городничего: “Проклятые обыватели домов насыпали такие навозные кучи под окнами, как будто селитренные бурты” (IV, 142-143).
Гоголь избегает конкретных названий, исключает все то, что является принадлежностью определенного края, местности, города. Он говорит о характерном для всей страны. В своих путешествиях по русским дорогам, в какую бы сторону он ни ехал, Гоголь видел похожие один на другой города (губернские или уездные-безразлично), тот же порядок. Убирая детали и частности, Гоголь подчеркивал, что городишко, о котором он рассказал в своей комедии, такой же, как и другие.
Так, например, в первой черновой редакции есть указание, что город, где происходит действие “Ревизора”, находится на Украине. Гоголь несомненно знал жизнь украинских губернских городов лучше, чем других.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...