Размышления над страницами романа Пастернака “Доктор Живаго”

Гениальные строки этого стихотворения стали символом всего творчества Б. Л. Пастернака не случайно. В них сконцентрировано то главное, что составляло основу мировосприятия замечательного художника слова: бесценность и красота человеческой личности, брошенной с момента своего рождения в этот жестокий и прекрасный мир, где на равных уживаются добро и зло, любовь и ненависть, метель и свеча. Судьба Пастернака и его романа в некотором смысле особая.

Запрет, наложенный на публикацию “Доктора Живаго”, и обстоятельства, сопутствовавшие

этому, стимулировали интерес к книге. Читатели, надолго лишенные возможности вкусить “запретный плод”, ожидали от романа чего-то сверхъестественного. Однако впоследствии редко доводилось встречать человека, которому роман искренне понравился бы.

Так о чем же эта книга? О первых десяти годах ХХ века – “самом позорном десятилетии в истории России”? Вряд ли: ведь подтверждением данного тезиса можно считать только самоубийство отца Юрия Андреевича и неудачную попытку Лары свести счеты со своим обольстителем. Маловато…

В таком случае, может быть, роман о Первой мировой войне? Да только где

ж батальные сцены? Значит, коль скоро роман ни о том и ни о другом, возможно, он – о революции и гражданской войне? Однако странные какие-то предстают перед нами революции.

По поводу первой, Февральской, повествуется о борьбе с дезертирами и сектанте Блажейко, который провозгласил независимую Зыбулинскую республику, павшую после недель своего существования. Уж больно скупо и фрагментарно. Вторая же революция, Октябрьская, – это, в основном, истории о добывании хлеба насущного, тифе и, в итоге, бегстве от нее за тридевять земель.

Опять мелко – никакой привычной нам глобальности. А об изображении гражданской войны и говорить, право, смешно: один бой, в котором принимал участие доктор Живаго, просто не вяжется с представлениями о кровопролитной братоубийственной трагедии, унесшей миллионы жизней. О чем же этот роман и почему вокруг него столько шума вот уже три с лишним десятилетия?

Нам довелось жить уже в конце “века-волкодава”, и мы, вероятно, можем подвести некоторые его итоги. А для этого обойтись без такого произведения, как “Доктор Живаго”, просто невозможно, потому что роман принадлежит к тем произведениям, которые помогают нам взглянуть иначе на исторический процесс, еще до недавнего времени воспринимавшийся как путь “от победы к победе “, стряхнуть с себя устоявшиеся представления о роли и месте человека в этом процессе.

Роман будто бы о двух войнах, о двух революциях, но ни войн, ни революций, ни вообще ничего замечательного в нем нет. Однако – есть! Все это есть. Есть даже большее, потому что “Доктор Живаго” – не только о переломных моментах истории.

Он также – и прежде всего! – о жизни, жизни общества и людей, это общество составляющих. Рушится мировой порядок, “с прахом равняя алтарь и трон”, политика и политики становятся центром вселенной, на арену общественной борьбы вступают массы, историки едва справляются с лавиной материала, достойного скрижалей… И уже никому нет никакого дела до человека, отдельно взятого индивидуума, с его проблемами, горестями и радостями. А этот человек – вот ведь парадокс! – несмотря на общественные катаклизмы, не исчезает, не растворяется в классах и прослойках, но, напротив, презрев возложенные на него различные исторические миссии, продолжает заботиться о своей душе, не подавляет в себе стремлений оказаться в кругу домашних, оказывается способным “истекать кровью”, и даже трагически смертен, в отличие от оптимистически-бессмертных эпох, в которых приходится жить.

Более того, оказывается, что все события мирового значения меркнут в сравнении с тем, как и чем живет человек. Это для абстрактных идей и тех, кто им служит, война – “мировая”, но для доктора Живаго она уместилась в лазарете и операционной, залитая гноем и кровью и с грехом пополам перевязанная бинтами, а еще в той “шрапнельной пульке”, ранившей Юрия Андреевича и бросившей его на дорогу “обливаться кровью”. Что же до “позорного десятилетия “, то что волнует нас больше: отвлеченный и весьма сомнительный позор эпохи или конкретный позор, постигший Лару?

А революция? Ну, хорошо, уничтожили монархию, немного погодя еще основательнее “потеснили состоятельных”, но ведь не может человек жить одними политическими событиями: комиссар Гинц попытался и… провалился в пожарную бочку с водой, доставив тем самым несколько минут веселья пристреливавшим его дезертирам. Юрий Андреевич Живаго, восхитившись поначалу революцией: “Вы подумайте, какое сейчас время!..

Со всей России сорвало крышу, и мы со всем народом очутились под открытым небом”, – спустя некоторое время вынужден искать “крышу” для себя и своих близких, чтобы не умереть от голода и холода. Гражданская война… Это, пожалуй, самое трагическое время в истории нашей страны. Но для того, чтобы понять силу и глубину трагедии, так ли уж необходимо было Пастернаку описывать сражения?

Разве недостаточно описания изуродованного белыми и отпущенного ими для устрашения партизан человека? Да одна лишь ужасающая история Памфила Палых, зарубившего топором всю свою горячо любимую семью из-за боязни мести колчаковцев, говорит о чудовищной жестокости этой войны больше, чем тома исторической литературы! А вся нелепость этой бойни отражена в рассказе о том самом единственном сражении, в котором принимает участие плененный партизанами доктор.

Ему приходится убивать тех, кого он считает своими.

Таким образом, Пастернак видит высшую ценность в человеке, его личности, его частно-интимной жизни. Революции, битвы, войны и прочие атрибуты абстрактно-исторического мышления, оперирующего категориями эпох, стран и народов, растворяются в лаборатории писательского гуманизма, оставляя в итоге исторических “реакций” единственно важную “соль земли” – бессмертную душу человека.