Рассказ Шукшина “Чудик”

Возьмем, “классический” рассказ “Чудик” и зададим для начала себе вопрос: а можно ли принимать его название за чистую монету, то есть считает ли Шукшин своего героя “чудиком” в собственном смысле слова? На первый взгляд кажется, что да, считает. “Чудик обладал одной особенностью: с пим постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории – мелкие, впрочем, но досадные”. Учитывая такое предуведомление, следует как будто представить себе одного из тех людей, про которых говорят:

“двадцать два несчастья”, ну что-нибудь вроде чеховского Епиходова.

И первые приключения, случающиеся с ним во время поездки к брату, как будто подтверждают такое мнение – история с пятидесятирублевкой, например, принадлежит к числу чистых, так сказать, “фатальных” случайностей.

Однако уже разговор с соседом в самолете и история с телеграммой заключают в себе определенный подтекст, который побуждает нас подумать о том, что все не так просто, как кажется, и что невезучесть Василия Егорыча – не столько его судьба, сколько его натура. Прежде всего нам ясно: добрейший Василий Егорыч простодушен

и непосредствен до… глупости. Да, именно до глупости – приходится это признать, ибо и текст его телеграммы, и разговор с телеграфисткой – вполне на уровне его “шутки” насчет жареной блесны,

Еще один штрих и тоже весьма показательный. В поезде, наслушавшись разных дорожных историй, Чудик решает внести в общую беседу и свой вклад и рассказывает историю, по его понятиям, тоже достаточно забавную: “У нас в соседней деревне один дурак тоже… Схватил головешку – и за матерью.

Пьяный. Она бежит от него и кричит: “Руки, – кричит, – руки-то не обожги, сынок!” О нем же и заботится. А он прет, пьяная харя.

На мать. Представляете, каким па-до быть грубым, бестактным…”

Василий Егорыч, разумеется, не знает, что его “история” – это широко известная у многих народов мира легенда, поэтичная и мудрая притча о матери, о святости материнских чувств. Но дело не в том, что не знает. Хуже другое: он, как видим, даже и не чувствует смысла того, о чем рассказывает, поскольку вся эта история в его глазах – не более, чем забавный случай, почти анекдот.

Туповат, определенно туповат добрый и непосредственный Василий Егорыч…

Причины “фатальной” невезучести Чудика, таким образом, начинают для нас проясняться: они в том, что представления его об окружающей действительности во многом не соответствуют тому порядку вещей, который в ней объективно наличествует. Но кто же виноват в этом? Чудику ли надо подняться до уровня действительности или же она сама должна проявить какое-то особое, дополнительное “понимание”, чтобы с Василием Егорычем наконец перестали случаться всякие истории?

От этих вопросов никуда не уйти, ибо от ответа па них зависит, в сущности, оценка самой идейно-гуманистической направленности рассказа.

Василий Егорыч не переменится – это ясно. По-прежнему он будет соваться к людям со своей радостной готовностью к общению, со своим искренним непониманием того, что людям-то общение с ним далеко не всегда доставляет удовольствие. Но ведь не все же его поступки нелепы!

В каких-то может же оп рассчитывать если уж по на понимапне, то по крайней мере на простую человеческую снисходительность? Понимание его стремлений, его добрых побуждений должно же в каких-то случаях взять верх над привычным неприятием их курьезных результатов. И не есть ли это привычное неприятие, особенно в тех случаях, когда оно является именно привычным, грех несравненно больший, нежели неумелая и глуповатая доброта Чудика?

Вот этот-то вопрос и ставит Шукшин, выводя на сцепу Софью Ивановну, сноху Чудика. И отвечает на него совершенно однозначно. Какою бы несуразной ни выглядела история с детской коляской, все же абсолютная человеческая правота бесспорно на стороне Чудика. “Смягчающие обстоятельства” его неуклюжей услужливости гораздо серьезнее, чем его вина. И страдает здесь Василий Егорыч уже не столько вследствие своей очередной промашки, сколько оттого, что люди на этот раз не проявили элементарной человеческой чуткости.

Сто крат непонятый, что называется, “поделом”, в этом случае он сам судит человеческое непонимание.

Так кто же все-таки он такой, Василий Егорыч Князев? “Естественный человек”, который уже самим фактом своего существования укоряет очерствевшее в ходе цивилизации общество? “Чудик”, чудаковатость которого проявляется тем определеннее, чем очевиднее его неординарность?

Не будем спешить представлять его как некоего праведника, доброта и непосредственность которого должна заставить нас задуматься о нашем собственном, еще достаточно ощутимо дающем о себе знать нравственном несовершенстве. Не будем делать из него ни Акакия Акакиевича, ни князя Мышкина. Тем более что и сам Шукшин не заканчивает рассказ на этой “сострадательной” ноте.

За драматической кульминацией следует эпилог, и эпилог этот вносит последний и чрезвычайно характерный штрих в портрет Чудика. “Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле – в одной руке чемодан, в другой ботинки.

И что же о нем сказать в заключение, как не то, что сказал сам Шукшин: “Звали его Василий Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак.

В детстве мечтал быть шпионом”. Похоже на эпитафию, не правда ли? И те же в ней контрасты, что и в его натуре. И то же единство.

Обожал собак – по своей природной доброте и потому еще, конечно, что встречал с их стороны полное “понимание”; обожал сыщиков – по своей полной неспособности быть похожим на них; и по той же причине – “в детстве мечтал быть-шпионом”. Натура, как видим, вполне заурядная. В обычной повседневной жизни мы могли бы его и не заметить, как, собственно, и не замечали до шукшинского рассказа.

И если здесь, в рассказе, он все же выглядит фигурой весьма колоритной, то главным образом потому, что писатель как бы поставил его “под высокое напряжение”, которое и проявило его натуру во всем ее противоречивом единстве и характерности.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Рассказ Шукшина “Чудик”