Расцвет сентиментализма как литературного направления

Среди сентименталистов наибольшей творческой самостоятельностью отличался Иван Иванович Дмитриев (1760-1837), основные произведения которого относятся еще к XVIII в. Сотрудничая с Карамзиным в “Вестнике Европы”, Дмитриев писал в эти годы почти исключительно в басенном жанре. Заимствуя сюжеты у Лафонтена и других французских поэтов, придавая стилю басни черты салонного изящества, Дмитриев сумел все же отразить некоторые стороны реальной жизни и стал непосредственным предшественником Крылова-баснописца. Но выпустив в начале века собрание

своих сочинений, он вслед за тем отходит от литературы.

Менее крупным поэтом того же направления был Василий Львович Пушкин (1770-1830), сочинявший различного рода поэтические “мелочи”, изящные, остроумные, но незначительные по содержанию: стихи в альбом, мадригалы, эпиграммы, экспромты, шарады, буриме (стихи на заданные рифмы). Более заметную роль в литературе В. Пушкин стал играть в начале 10-х годов, когда он выступил одним из инициаторов в борьбе нового поколения поэтов с защитниками старой литературной традиции. Но связанные с этим произведения В. Пушкина выходят за пределы поэзии сентиментализма, и о

них уместнее сказать при изложении полемики романтиков с “классиками”.

Однако большинство поэтов-сентименталистов не поднималось над уровнем подражательности и литературной моды. Иллюстрацией могут служить произведения Петра Ивановича Шаликова (1767- 1852), наводнившего журналы (в том числе и издававшийся им позднее “Дамский журнал”) слащаво-слезливыми, нудно-многословными излияниями своей “чувствительной” души. Вот типичное для Шаликова начало стихотворного послания:

Один – один с моей тоскою И счастие протекших дней… Брожу по рощам, по лугам, Слеза грудь томну окропляет Как некогда гулял с тобою, Полсердца слабо бьется в ней. Мой милый друг! и все мне там, (“К другу моего сердца”) Увы! тебя напоминает,

Здесь и “тоска”, и “протекшие дни”, и “слеза”, окропляющая “томну грудь”, и “увы!”. Поэт-сентименталист хочет питать сердце “одной горестью” и в ней искать “всей утехи”. Все это изложено довольно гладкими стихами, не без претензии на изысканность (“полсердца” осталось в груди), но поэзии в этом наборе трафаретных слов и выражений нет, и стихи оставляют читателя холодным.

Воспевание сентименталистами чувствительности как свойства тонкой и отзывчивой души явилось реакцией на рассудочность классицизма. О своих правах заговорило сердце человека. Недаром понятие чувствительности мы находим и у А. Н. Радищева.

Но для сентименталистов культ чувства стал средством ухода от действительности, от окружающей жизни в узкий круг личных интересов, интимных переживаний. “Бытие сердца моего” (1802) – так озаглавил сборник своих стихотворений поэт Иван Михайлович Долгорукий (1764-1823). Его интересует не действительность, а собственное сердце, этот “глубокий лабиринт”. Не богатство жизни, а “все оттенки чувств своих” поэт хотел бы сохранить в поэзии. Такая установка не могла не привести творчество сентименталистов к отрыву от действительности, к крайнему субъективизму.

Упадку поэзии сентименталистов способствовала и ограниченность их лирической тематики, однообразие эмоций, однотонность переживаний: “оттенки чувств” почти не выходили за пределы уныния и слез. В результате у сентименталистов складывается условный, трафаретный, узкий мир чувств, носителем которого становится столь же трафаретный, неизменный лирический герой. Чувствительность вырождается в слезливость. Культ меланхолии приобретает слащавость, манерность.

Искреннее переживание превращается в условную позу.

Погружение в мир личных переживаний стало для сентименталистов средством ухода от общественных волнений, от социальной борьбы. Разделяя консервативную идеологию Карамзина, они оказывались в оппозиции к передовому общественному и литературному движению. Это и предопределило неизбежный упадок сентиментализма.

Постепенно шаблонизировался и поэтический стиль сентиментализма. У Карамзина и Дмитриева, его создателей, было много положительного, нужного для языка поэзии. Прогрессивное значение карамзинской реформы русского литературного языка сказалось не только на прозе, но и на поэзии. Однако в поэтическом стиле самого Карамзина обозначились две противоречивые тенденции.

Следуя стилистическим принципам, высказанным в “Послании к женщинам” (1796}, Карамзин, если воспользоваться его выражениями, умел находить “ясный язык” для “тонких чувств” и “чистый слог” для “оттенков страстей”. Но нередко в его произведениях появляются метафоры и перифразы, эпитеты и фразеологические обороты, не отличающиеся ни простотой, ни оригинальной образностью. Они легко переходили в штампы (например, у Шаликова: томная грудь, вечные слезы, протекшие дни).