Работа над “Повестями Белкина”

Важнейшей их стилистической особенностью была ирония. Она выражала не только эстетическую позицию автора, но и его личность, его мировосприятие. В первой же повести “Гробовщик”, посвященной традиционной мрачной теме, эта особенность проявилась демонстративно Пушкин бросал вызов и эстетическим канонам романтических писателей и вкусам публики.

Повесть начинается с обстоятельного описания переезда человека “мрачного ремесла” в новый дом со всеми своими “изделиями” – гробами… Кончается первый абзац так: “Над

воротами возвысилась вывеска, изображающая дородного Амура с опрокинутым факелом в руке, с подписью: “Здесь продаются и обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются напрокат и починяются старые””. Одно только это объявление весело представляло характер преуспевающего гробовщика Адриана Прохорова.

Пушкин готовил “Повести Белкина” к печати и заранее предугадывал, какой шум они вызовут и у врагов и у друзей, которые поймут его смелый и озорной замысел. Он понимал, что непременно “Булгарин заругает”, – и шел на это; для того и писались повести, чтобы эстетически ниспровергнуть, в частности,

Булгарина с высот литературного Олимпа, на который он самозванно взгромоздился. Но Пушкин верил и надеялся, что повести завербуют и союзников, столь нужных ему для новой литературной борьбы. Вот почему сразу же по возвращении 5 декабря 1830 года из Бол дин а в Москву он поспешил прочитать повести друзьям.

Одним из первых оказался Баратынский. Вот что Пушкин сообщил об этом Плетневу: “Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется. . .” Реакция Баратынского, столь своеобразно охарактеризованная Пушкиным, свидетельствовала, что замысел “Повестей Белкина” был понят, и это, естественно, радовало их автора, вселяло надежду быть понятым умной и дружественной критикой.

Но надежде Пушкина не суждено было оправдаться – “Повести Белкина” критика приняла холодно и враждебно. Им отказали в серьезности содержания, в оригинальности: Пушкина упрекали в использовании чужих сюжетов, обвиняли в подражании. Тогда-то и начали формироваться в критике идеи о “конце Пушкина”.

Молодой критик Белинский уже в первой своей статье “Литературные мечтания” так же скептически отнесся к творчеству Пушкина 1830-х годов, сожалея, что прежняя пора цветения таланта прошла, что наступает пора заката. В 1835 году он откликнулся на отдельное издание “Повестей Белкина” коротенькой рецензией. Это была отходная таланту Пушкина.

Критик счел себя обязанным объясниться с публикой. В искусстве, указывал Белинский, действуют те же законы, что и в природе. Лучшая нора жизни человека – это юность, “весна, время деятельности и кипения сил”. Далее – “постепенная возвышенность гения необходимо сопряжена с постепенным охлаждением чувства”.

За весной расцвета наступает осень, которая сопровождается бесплодностью. “…Так часто случается! Вот, передо мною лежат Повести, изданные Пушкиным: неужели Пушкиным же и написанные? Пушкиным, творцом “Кавказского пленника”, “Бахчисарайского фонтана”, “Цыган”, “Полтавы”, “Онегина” и “Бориса Годунова”?”

Вопрос этот не случайный: в восприятии критика Пушкин – поэт-романтик. В одном ряду для него и “Кавказский пленник” и “Борис Годунов”, “Бахчисарайский фонтан” и “Онегин”. Естественным было неприятие реалистических “Повестей Белкина”. Об этом сказано открыто: итак, “Повести Белкина” – новый Пушкин, “осень, осень, холодная, дождливая осень, после прекрасной, роскошной, благоуханной весны, словом

Прозаические бредни, Фламандской школы пестрый вздор!”

Сомнений нет: “Повести Белкина” потому и плохи, потому и знаменуют наступление “конца Пушкина” – осени его творчества, что это “прозаические бредни”, что нет в них прежнего романтического огня. И чтобы читателю было все ясно, Белинский дает и непосредственную оценку “Повестям Белкина”. “Правда, эти повести занимательны, их нельзя читать без удовольствия; это происходит от прелестного слога, от искусства рассказывать (соп! ег); но они не художественные создания, а просто сказки и”побасенки; их с удовольствием и даже с наслаждением прочтет семья, собравшаяся в скучный и длинный зимний вечер у камина; но от, них не закипит кровь пылкого юноши, не засверкают очи его огнем восторга; но они не будут “тревожить его сна – нет – после них можно задать лихую высыпку”.

Одной симпатией к романтизму объяснить этот отзыв, лишенный эстетического чувства, которым так отличался Белинский, нельзя. Ведь понял же он в том же 1835 году повести Гоголя, собранные в книгах “Вечера на хуторе близ Диканьки”, “Миргород” и “Арабески”.

Объективно характеристика Гоголя направлена против Пушкина – провозглашая Гоголя “главой литературы”, Белинский тем самым объясняет, почему Пушкин оставил это место. Начинает он с того, что определяет эстетическое кредо Гоголя: Гоголь “поэт жизни действительной”! Заявление удивительное! Ведь формулу эту Белинский не изобрел, но позаимствовал, и позаимствовал у Пушкина, который в 1830 году в рецензии на альманах “Денница”, при разборе критической статьи И. Киреевского, именно так определяет существо своей эстетической позиции.

И вот теперь Гоголь – в пику Пушкину – объявляется “поэтом жизни действительной”!