Пушкин? Пушкин. Пушкин!

Во время новогодних праздников, числа третьего-четвертого января, мне случилось наблюдать забавную картину: три сильно нетрезвых человека дурачились, изображая какие-то природные катаклизмы, и вдруг один из них плохо поворачивающимся языком, но вполне разборчиво и громко произнес: “Ветер, ветер! ты могуч, ты гоняешь стаи туч…” Не думаю, что в тот момент он помнил, кто сочинил когда-то эти слова. Фраза материализовалась из подсознания. Однако более наглядное доказательство того, что их автор и в наше время остается подлинно народным

поэтом, видимо, представить трудно.

Слова о том, что все мы живем “на фоне Пушкина”, от многократного повторения не становятся менее правдивыми. Особенно, быть может, для москвичей: Пушкин – это площадь, кинотеатр, три музея, шоколад, покосившиеся пластиковые подобия свитков со стихами на арбатских фонарях, наконец, строки школьной программы. Как справедливо заметил когда-то Абрам Терц, образ его двоится в массовом сознании: с одной стороны – классик и памятник, с другой – персонаж едва ли не анекдотов. “Работать за тебя Пушкин будет?..” (невольно приходит на память булгаковский Никанор Иванович

Босой, совершенно не знавший произведений поэта Пушкина, но самого его знавший превосходно и ежедневно поминавший по любому поводу). “Однажды Гоголь пришел к Пушкину…” К слову сказать, именно Гоголю принадлежит право первенства в деле укоренения в литературной традиции “анекдотического” образа поэта: “Ну что, брат Пушкин? – Да так, брат, так как-то все… – Большой оригинал”, – так что в каждой шутке только доля шутки.

Но грустно то, что для нынешних школьников на первый план выходит как раз не буффонная маска, а угрожающе бронзовый “памятник себе”. Сколько раз за время работы в качестве экскурсовода в московском музее поэта на Пречистенке и в доме на Арбате, где прошли едва ли не лучшие месяцы его “женатой” жизни, мне приходилось слышать или читать в глазах утверждение: “Пушкин – это скучно” – и по мере сил бороться с этой установкой. Способы борьбы?

Возможно, единственный, во всяком случае, как показывает опыт, наиболее действенный – максимальное приближение зрителей/слушателей к бытовым и психологическим реалиям века и конкретной личности. Большое, конечно, видится на расстоянии, но в случае с Пушкиным то ли расстояние уже слишком велико, то ли “объект” так огромен, что невольно хочется подойти поближе, заглянуть в Живые глаза, услышать Человеческий Голос. Поэтому строчки, прочитанные, желательно – вслух ( “наш” Пушкин!), на берегу Сороти у подножия Савкиной горки или в Гурзуфе в перерыве между купаниями “у самого синего моря”, воздействуют сильнее и остаются в памяти надолго, порой на целую жизнь.

Не так давно в руки мне попала небольшая книжка из серии “В помощь школе”: “Борис Годунов” и “Маленькие трагедии”, а в качестве приложения – список тем для будущих сочинений, поражающий воображение человека с кандидатской степенью по филологии: “Символика сновидения в произведениях Пушкина (“Борис Годунов”, “Повести Белкина”, “Евгений Онегин”)” или: “Народ и власть в трагедии “Борис Годунов””. Нет, я не против того, чтобы программа принуждала старшеклассников задумываться на подобные околофилософские темы, но почему-то вспомнился пересказ сюжета “Онегина” в исполнении молодого человека из тех, кому, по идее, предназначались и виденная мною книга, и перечень тем. Цитата (лексика сохранена): “Мужик колбасился в деревне. И была там девица, которая вешалась ему на шею.

А еще был у мужика друг, с которым они сходились как вода и камень”. Самое смешное, что при всей шокирующей сленговой грубости процитированного “текста” он ближе к Пушкину Живому, чем иные высокопарные о нем рассуждения. Разумеется, это крайний, экстремальный случай, продолжением которого может стать только появление отечественного подобия черепашек-ниндзя с именами: Пушкин, Лермонтов, Гоголь и Достоевский.

В деле сохранения “золотой середины”, приближения ребенка к Пушкину не в ущерб реноме поэта и уровню получаемых школьником знаний неоценимую помощь, безусловно, может оказать посещение музея – не только одной из экспозиций, посвященных собственно жизни и творчеству, но и, коли такой возможности почему-либо не представилось, в качестве варианта – экспозиции краеведческой с разделом “XIX век”. Потому что крайне полезным бывает не только рассуждение о природе сентиментализма-романтизма-реализма в пушкинском наследии, но и элементарное разглядывание простейших предметов быта. Экскурсионная практика показывает, что даже сам процесс написания слов на бумаге – как это делалось два века назад – зачастую плохо представим современными школьниками, и наличие, к примеру, среди письменных принадлежностей песочницы вызывает массу недоумений. То же – с бальными книжками милых дам, альбомами (существующими, между прочим, по сию пору, но трансформировавшимися в девчачьи “анкеты”) и многим множеством подобных мелочей, из которых, в сущности, и складывалась повседневная человеческая жизнь, претворенная силой пушкинского таланта в ткань художественного творчества.

Рассматривание ныне музейных, а прежде – самых обыкновенных вещей самопроизвольно приводит к разговору о нравах, приличиях, жизненных представлениях. И если после такого разговора, а лучше – серии диалогов (именно диалогов: дети-экскурсовод-учитель), развивающихся по мере взросления и перехода из класса в класс, у его юных участников останется сколько-нибудь яркая картинка, зрительный образ эпохи, а у взрослых – надежда, что, вернувшись домой, маленький или старший школьник с интересом откроет книгу с фамилией “Пушкин” на обложке и с удовольствием будет обращаться к ней впредь, даже когда у него уже не будет необходимости готовиться к контрольным, сочинениям, выпускным и вступительным экзаменам.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Пушкин? Пушкин. Пушкин!