Проблемы детства. Страдания нищих детей
Страдания нищих детей – вот проблема, над которой рассуждает А. Куприн.
Автор, описывая мальчиков перед богатыми витринами магазинов, сочувствует ребятам, растущим в атмосфере закоптелых, плачущих от сырости стен, мокрых отрепков, ужасного запаха “керосинового чада, детского грязного белья и крыс” – настоящего запаху нищеты. Ему жаль мальчуганов, которые, забыв о морозе, голодные, страдающие, могли часами стоять перед окнами гастрономов и любоваться нескончаемыми рядами продуктов.
Определить позицию автора достаточно легко:
Трудно не согласиться с мнением А. Куприна. Проблема страдания нищих детей, пожалуй, одна из наиболее острых проблем любого общества. Невозможно описать ту боль, которую чувствуешь при виде маленьких попрошаек с грязными ручонками и наивными глазами, выпрашивающих “копеечку на хлеб”.
В литературе немало произведений, в которых затронут именно этот вопрос.
Так, главный герой повести В. Г. Короленко “Дети подземелья” Вася, лишенный
Ребята никогда не улыбаются: ведь в серых стенах подземелья неоткуда взяться радости. Холодные камни словно высасывают жизнь из Валика и Маруси.
Или персонаж произведения Ф. М. Достоевского “Мальчик у Христа на елке”, маленький мальчик лет пяти, оказался в чужом городе вместе с матерью, находившейся при смерти. В новогоднюю ночь малыш, одетый в тоненький халатик, ходит по улицам, заглядывает в окна домов, смотрит, как другие дети веселятся. Казалось бы, нет большего страдания, чем видеть счастье других.
Тем временем у бедного ребенка начинают замерзать пальцы на руках, потом ноги, голова. Утром дворники находят мальчика мертвым.
Таким образом, могу сделать вывод о том, что страдания нищих детей – страшный бич человечества.
Текст
Гриш, а Гриш! Гляди-ка, поросенок-то… Смеется…
Да-а. А во рту-то
у него!.. Смотри, смотри… травка во рту, ей-богу, травка!.. Вот
штука-то!
И двое мальчуганов, стоящих перед огромным, из цельного стекла, окном
гастрономического магазина, принялись неудержимо хохотать, толкая друг
друга в бок локтями, но невольно приплясывая от жестокой стужи. Они уже
более пяти минут торчали перед этой великолепной выставкой, возбуждавшей в
одинаковой степени их умы и желудки. Здесь, освещенные ярким светом
висящих ламп, возвышались целые горы красных крепких яблоков и апельсинов;
стояли правильные пирамиды мандаринов, нежно золотившихся сквозь
окутывающую их папиросную бумагу; протянулись на блюдах, уродливо разинув
рты и выпучив глаза, огромные копченые и маринованные рыбы; ниже,
окруженные гирляндами колбас, красовались сочные разрезанные окорока с
толстым слоем розоватого сала… Бесчисленное множество баночек и
коробочек с солеными, вареными и копчеными закусками довершало эту
эффектную картину, глядя на которую оба мальчика на минуту забыли о
двенадцатиградусном морозе и о важном поручении, возложенном на них
матерью, – поручении, окончившемся так неожиданно и так плачевно.
Старший мальчик первый оторвался от созерцания очаровательного зрелища.
Он дернул брата за рукав и произнес сурово:
– Ну, Володя, идем, идем… Нечего тут…
Одновременно подавив тяжелый вздох старшему из них было только десять
лет, и к тому же оба с утра ничего не ели, кроме пустых щей. и кинув
последний влюбленно-жадный взгляд на гастрономическую выставку, мальчуганы
торопливо побежали по улице. Иногда сквозь запотевшие окна какого-нибудь
дома они видели елку, которая издали казалась громадной гроздью ярких,
сияющих пятен, иногда они слышали даже звуки веселой польки… Но они
мужественно гнали от себя прочь соблазнительную мысль: остановиться на
несколько секунд и прильнуть глазком к стеклу.
По мере того как шли мальчики, все малолюднее и темнее становились
улицы. Прекрасные магазины, сияющие елки, рысаки, мчавшиеся под своими
синими и красными сетками, визг полозьев, праздничное оживление толпы,
веселый гул окриков и разговоров, разрумяненные морозом смеющиеся лица
нарядных дам – все осталось позади. Потянулись пустыри, кривые, узкие
переулки, мрачные, неосвещенные косогоры… Наконец они достигли
покосившегося ветхого дома, стоявшего особняком; низ его – собственно
подвал – был каменный, а верх – деревянный. Обойдя тесным, обледенелым и
грязным двором, служившим для всех жильцов естественной помойной ямой, они
спустились вниз, в подвал, прошли в темноте общим коридором, отыскали
ощупью свою дверь и отворили ее.
Уже более года жили Мерцаловы в этом подземелье. Оба мальчугана давно
успели привыкнуть и к этим закоптелым, плачущим от сырости стенам, и к
мокрым отрепкам, сушившимся на протянутой через комнату веревке, и к этому
ужасному запаху керосинового чада, детского грязного белья и крыс –
настоящему запаху нищеты. Но сегодня, после всего, что они видели на
улице, после этого праздничного ликования, которое они чувствовали
повсюду, их маленькие детские сердца сжались от острого, недетского
страдания.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...